Он попытался отстраниться:
— Я не думаю, что теперь…
— Рассказывай, Нестор! — В голосе чародейки зазвенел лед. — Рассказывай.
Скульптор до боли стиснул кулаки и встал. Подошел к одному из уцелевших стеллажей, достал альбом, карандаш и стремительно, несколькими штрихами набросал девичий портрет.
— Это она, Ойна. Такой я увидел ее впервые. — Легкими движениями он наметил за спиной девушки здания и стволы деревьев. — Я сидел на улице и смотрел на прохожих. Помнишь, как тогда, в Хан-Хессе? Я облюбовал местечко возле храма — там всегда есть за кем понаблюдать — и приходил туда почти каждый день. Физиономии, лица, личики, рожи, мордашки, хари… Сколько выражений, сколько незаметных неопытному взгляду оттенков, сколько откровенных пантомим!
В провалившихся глазах вспыхнуло мимолетное веселье.
— Разве такое увидишь в студии? Разве добьешься такой непринужденности движений? — Нестор замолчал, а когда заговорил снова, его голос звучал глухо и отрешенно. — Она шла рядом с той страшной старухой, держа ее за руку, словно послушная внучка…
Он рассказывал все быстрее и быстрее, боясь, что его остановят или прервут недоверчивым словом.
— Обычная девушка — маленькая, веснушчатая, не очень красивая, но по-своему милая. Она посмотрела на меня — ласково так, робко — и сказала, что ей нужен портрет. — Скульптор прижал руку к груди, пытаясь унять горячо стучавшее сердце. — Не знаю, что со мной сделалось. Просто я понял, что должен ее защитить, оборонить, спрятать. Что это, и только это — смысл моей жизни. Схватил ее за руку и потащил прочь из парка — как можно быстрее, дворами, переулками. Я сам не понимал, что делаю, это было как сумасшествие, как затмение.
Неведомо как возникший возле плеча хозяина Биви протянул ему кружку с дымящимся вином, потом со смущенным поклоном поднес напиток волшебнице. Нестор благодарно кивнул и сделал большой глоток.
— Укрыл в своем доме, в дальней потайной комнате, — продолжил скульптор. — В один день собрал вещи и скрытно переехал сюда.
— Так уж и скрытно, — жестко отрезала Риль. — Каждому распоследнему брасийскому дураку известно, куда отбыл знаменитый ваятель.
— Но об Ойне не знали даже мои слуги! — возразил Нестор.
Риль усмехнулась.
— Ладно, рассказывай, — попросила она.
Скульптор провел рукой по покрытому испариной лбу.
— Она все время молчала. Не поднимала на меня глаз, смотрела только вниз, на землю. Часами могла сидеть неподвижно, рассматривая какую-то былинку под ногами. С темнотой шла спать, вставала на заре. Если я ставил перед ней тарелку с супом — ела. Мои руки сами потянулись к гипсу, и я начал работать над ее портретом. Я рассчитывал, что на работу уйдет совсем немного времени, но очень скоро понял, что ошибался: образ Ойны был расплывчатым и зыбким. Я видел ее лицо, ее глаза, ее губы, но я не видел ее саму… — Он отхлебнул вина и продолжал: — Никогда еще мне не было так трудно. Я пытался ее разговорить, рассказывал разные истории из своей жизни, вспоминал смешные и грустные случаи и… Раз за разом уничтожал макеты скульптур. Я действительно привязался к Ойне, и мне хотелось, чтобы гипс запечатлел не только ее внешность.
Он замолчал, вертя в руках опустевшую кружку.
— Но потом она начала оттаивать? — спросила Риль. Нурр кивнул:
— Прошли недели, и она стала улыбаться, отвечать на мои вопросы, даже что-то вспоминать о детстве, о старших сестрах, о своем долге перед ними.
Его слова звучали совершенно обыденно, но Хёльв вздрогнул, как от порыва колючего ветра.
— Работа пошла на лад. Сегодня… Сегодня я показал Ойне статую.
Его голос дрогнул. Риль мельком посмотрела на него и наклонила голову:
— Дальше я знаю.
Нестор молча поднялся и прошелся по мастерской, нервно потирая ладони. Хёльв следил за ним с тяжелым сердцем.