Интернету с заокеанским собеседником (в присутствии Вероники). С Джоном мы нашли
общий язык сразу. Узнав, что я горнолыжник (то есть горнолыжница), он тут же написал мне
(то есть Веронике), что тоже обожает горы и у него есть дача в Аппалачах с собственным
подъемником. Заботливый американец очень надеялся, что «моим» детям понравится
кататься в этом необычном для них месте.
Джон писал Веронике ежедневно. Он с юмором описывал свои будни, и скоро мне
начало казаться, что я знаю его всю жизнь. Но потом в этой истории наступила неожиданная
развязка. Я уехал в отпуск на родину Джона, а Вероника стала переписываться с ним с
помощью компьютерного переводчика. Через две недели терпение американца лопнуло: «Я
написал вам десять больших писем, а вы мне лишь две короткие отписки. Я думаю, что мы
не подходим друг другу. Счастливо вам!»
После «облома» с Джоном Вероника через посредническую фирму нашла работу
После «облома» с Джоном Вероника через посредническую фирму нашла работу
стриптизершей в Китае. Я было упрекнул ее в безнравственности, но получил решительный
отпор: «Тебе легко осуждать людей и быть таким белым и пушистым со своей западной
зарплатой и квартирой в Москве. А я, чтобы мои дети с голоду не подохли, на что угодно
пойду! Между прочим, я такая же, как ты, русская, просто мне не повезло родиться в нужном
месте и в нужное время».
Глава V. Журналисты на войне
Репортеры, постоянно работающие в горячих точках, люди не совсем обычные. Их,
условно, можно разбить на три группы.
Первая, и, пожалуй, наиболее многочисленная, это те, кто приехал на войну ради
больших денег. Так, российский стрингер, работавший на западные СМИ в зонах
конфликтов бывшего СССР, мог заработать в день более 200 долларов США.
Немаловажный мотив для поездки в горячую точку желание прославить свое имя в
журналистике. Нередко журналисты получали мировую (или, по крайней мере,
всероссийскую) известность, передав всего лишь один репортаж.
И наконец, в горячие точки нередко ездили люди с ярко выраженной
авантюристической жилкой, которые чувствуют себя неуютно в мирной жизни.
Многие «ветераны горячих точек» принадлежат к «смешанному» типу, и у них
присутствует как минимум два из перечисленных выше мотивов, подталкивающих их к
постоянным поездкам в зоны конфликта.
Заранее предвижу возражения, что можно выделить в отдельную категорию
журналистов, едущих в зону конфликта лишь для того, чтобы помочь оказавшимся в беде
людям. Увы, в действительности таких среди представителей СМИ лишь ничтожное
меньшинство. Подобные люди довольно часто встречаются в различных гуманитарных
организациях, но очень редко среди репортеров.
Пожалуй, наиболее необычны те журналисты, которых можно условно отнести к
категории авантюристов (пусть и в хорошем значении этого слова).
Вначале я ездил на войну просто по долгу службы, но постепенно такие поездки
превратились для меня в своеобразный наркотик. Если я долго оставался в Москве, то
начинал себя чувствовать неуютно, нервно, делится со мной один из журналистов
ветеранов чеченских войн.
Ярким примером таких людей был мой друг, японский политолог Ютака Акино, с
которым мы вместе работали на разных войнах распавшегося Союза. Ютака признавался
мне, что японская жизнь для него «слишком размеренна». По-настоящему же счастливым он
чувствует себя лишь в тех местах, где испытывает трудности и лишения. Как-то в Токио мы
зашли в синтоисткий храм, где полагалось загадывать желание. Мой друг загадал, чтобы в
следующем году у него было «десять трудностей и восемь несчастий».
Я сильный человек и должен пройти большие испытания, пояснил Ютака свой,
мягко говоря, необычный поступок.
Конец моего друга был трагичен. Он устроился работать в миссию ООН в
Таджикистане и был убит боевиками в горах республики. В японской прессе Ютаку
«окрестили» «последним самураем».
Глава VI. Ностальгия по СССР
«Мы жили как в раю!»
«Настанет день, когда жизнь в прежнем СССР мы будем вспоминать как лучшие
годы», убеждал меня в далеком 1991 году солидный дядечка, депутат непризнанной
Приднестровской Молдавской Социалистической Республики. Тогда я лишь посмеялся над
этим высказыванием, но, как мне пришлось позднее убедиться, этот прогноз оказался верен
для многих жителей бывшего СССР. Особенно сильна была тоска по распавшемуся Союзу в
неблагополучных регионах.
Так, если в России после распада СССР стало лучше жить довольно много людей, то в
среднеазиатских республиках (за исключением Казахстана) кроме ничтожной по
численности прослойки новоявленных феодалов и баев после крушения коммунистической
системы гораздо хуже стали жить все местные жители.
Сегодня Средняя Азия это, пожалуй, единственное место в мире, где российский
паспорт является предметом зависти и уважения. «Настоящая» заграница для местных
жителей несбыточная мечта; отказы в визе в американских посольствах достигают здесь
90 %. Олицетворение успеха для уроженца Центральной Азии найти работу в Москве или,
на худой конец, в любом крупном российском городе.
Регион медленно, но верно возвращается в Средневековье. В местных кишлаках живут