Помни, дурень, стрясётся что с тобой мать не переживёт! грозил Семён Ульянович и норовил дёрнуть Петьку за чуб, а Петька уворачивался. На меня наплевал ладно, мне в гроб пора, а её-то пожалей!
Защитит, сказала Варвара, навешивая Петьке на шею крестик.
Дай пистолет посмотреть, шёпотом просил сбоку Лёшка.
Мы, Петька, с тобой в молитвах, серьёзно произнёс Семён.
Леонтий вложил Петьке в руку берестяную коробочку.
Берегись там в степи, братик, Леонтий как-то по-бабьи погладил Петьку по голове. Я тебе кремней принёс и пружины, наменял добрых у Никиты Усольцева, он сам для своего ружья калил и крутил, не сломятся.
Маша потихоньку отделилась от родни им сейчас не до неё. Она хотела увидеть Ваньку Демарина. Он ведь в тот же поход идёт, а проводить его некому. Жалко, что не сложилось меж ними, ну да Богу видней.
Ванька стоял на причале и курил трубку нелепое занятие в общей сутолоке. Маша сразу поняла, что он чувствует себя потерянно. Ему некуда деться. Если сидеть на судне, то все увидят, какой он жалкий и одинокий. Лучше торчать здесь, на берегу, будто бы он занят какими-то важными мыслями или наблюдениями, требующими сосредоточения с трубкой. Маша подошла, теребя концы платочка, и не знала, что сказать. Он хороший, Ванька. Только слишком гордый. Думает, что все должны ему покоряться.
Вань, давай я буду тебя ждать? предложила Маша.
Ванька глядел в сторону, окутываясь клубами дыма.
Не утруждайтесь, Марья Семёновна, надменно ответил он.
Маша вспомнила Петьку, которому никакая любовь и забота не нужна, а вокруг него пляшут, как на Масленице вокруг чучела. А Ваня не такой. Он словно лучина твёрдый и острый, но сломить только пальцем нажать. Он в армии не научен с людьми уживаться. Не умеет отступать и миловать. Но ведь и она его, в общем, тоже не помиловала: откуда ему уметь? От кого?
Ты сердись, сколько хочешь, только возвращайся, искренне сказала Маша в порыве жалости и великодушия.
Как бог даст, я на службе, мрачно ответил Ваня.
Маша поняла, что́ он имеет в виду. «Лучше мне погибнуть, чем снова о людей обжигаться и мучиться», вот что. Маша внимательно смотрела на Ваньку. Конечно, ему хочется погибнуть, а все потом из-за него раскаются и будут горевать. С такими мыслями и лезут на рожон. Из рук вырываются и лезут всем назло. И удержать такого дурака от глупости можно только одним способом заставить беречь не себя, а другого. Маша осознала всё это без слов одной только врождённой мудростью будущей женщины.
Не утруждайтесь, Марья Семёновна, надменно ответил он.
Маша вспомнила Петьку, которому никакая любовь и забота не нужна, а вокруг него пляшут, как на Масленице вокруг чучела. А Ваня не такой. Он словно лучина твёрдый и острый, но сломить только пальцем нажать. Он в армии не научен с людьми уживаться. Не умеет отступать и миловать. Но ведь и она его, в общем, тоже не помиловала: откуда ему уметь? От кого?
Ты сердись, сколько хочешь, только возвращайся, искренне сказала Маша в порыве жалости и великодушия.
Как бог даст, я на службе, мрачно ответил Ваня.
Маша поняла, что́ он имеет в виду. «Лучше мне погибнуть, чем снова о людей обжигаться и мучиться», вот что. Маша внимательно смотрела на Ваньку. Конечно, ему хочется погибнуть, а все потом из-за него раскаются и будут горевать. С такими мыслями и лезут на рожон. Из рук вырываются и лезут всем назло. И удержать такого дурака от глупости можно только одним способом заставить беречь не себя, а другого. Маша осознала всё это без слов одной только врождённой мудростью будущей женщины.
Я тебя попрошу, Ваня, за братом моим последить, серьёзно сказала она. Ты в воинском деле учёный, а у него ветер в башке.
Как угодно, Марья Семёновна.
Маша спокойно шагнула к Ване, поцеловала его в скулу, словно это было делом обычным, и пошла прочь.
Через толпу на пристанях вдоль линии причалов ехала карета Матвея Петровича, запряжённая четвёркой лошадей. Кучер орал, разгоняя народ, а на запятках висел лакей Капитон. Тяжёлый кузов кареты, щедро покрытый золочёной резьбой, покачивался и скрипел, подвешенный к раме на прочных ремнях. Под сиденьем кучера время от времени глухо скрежетала железная «лебяжья шейка» поворотная станина колымаги. Приоткрыв дверку, Матвей Петрович рассматривал толпу и суда на реке. Напротив губернатора сидел Дитмер, стараясь при толчках сохранить достоинство.
Матвей Петрович увидел Рената.
Стой, стой! высовываясь, закричал он кучеру и, задвигаясь обратно в карету, сказал Дитмеру: Ефимка, сбегай-ка мне вон за тем офицером.
Дитмер не стал спорить, хотя задание было для лакея, а не секретаря.
Ренат осторожно забрался в карету, и Гагарин захлопнул дверку, оставив Дитмера снаружи. Ренат опустился на сиденье, глядя на губернатора. Матвей Петрович поднёс палец к губам, давая знак молчать, и задёрнул на оконце занавеску. Он был уверен, что Дитмер постарается подслушать. Ренат ждал. Матвей Петрович снял шляпу, расстегнул крючки на вороте камзола, извлёк из-под кружев мешочек с пайцзой и через голову стащил шнурок.
Уговор помнишь? почти беззвучно спросил он.
Ренат кивнул. Гагарин протянул ему пайцзу.