Одним из моих стражников был Айзек Мартин. Мне показалось, я призвал к его чувству долга, и поскольку он угостил меня помпельмусом (мои губы сильно пересохли в попытках что-то изменить в моем положении), мы глазами объяснили друг другу наши взаимные желания. Это, однако, заметили, и Мартина незамедлительно от меня увели; он намеревался покинуть корабль, но ему пригрозили немедленной смертью, если он не вернется (на судно Авт.) из лодки.
Оружейник Джозеф Коулман и двое плотников, Макинтош и Норман, были удержаны (на борту судна Авт.) против своей воли, и они умоляли меня (с потоком слез) помнить, что каждый из них ни коим образом не причастен к этому делу. Как мне сказали, скрипач Майкл Бирн, наполовину слепой, понятия не имел, что происходит, и хотел покинуть судно. Эти несчастные, таким образом, заслуживают милосердия.
Я не буду подробно излагать мои попытки сплотить и вернуть преступников к чувству долга все, что я мог, это говорить с каждым издалека, так как никому не дозволялось приблизиться ко мне. Чтобы спасти корабль, я исполнял свой долг так, как это было возможно (в тех обстоятельствах Авт.), они знали меня слишком хорошо, чтобы предоставить мне больше власти, и поэтому связали меня очень крепко, тогда как все остальные были свободны, за исключением штурмана, доктора, ботаника, канонира и моего писаря м-ра Сэмюэла, которых заперли в каютах. Последнему удалось выскользнуть из своей каюты, и ему я обязан спасением моих дневников, документов и других материалов, судовых бумаг, а также моего обмундирования и части одежды. Без этого я бы не смог подтвердить все, что сделал, и моя честь и репутация могли бы оказаться под властью клеветы без соответствующих документов, доказывающих мою правоту. Всё это было сделано (Сэмюэлом Авт.) с большой решимостью, в обход стражи и под неусыпным присмотром. Он попытался спасти хронометр и мои многочисленные карты с рисунками за 15 прошедших лет[47], когда его поторопили со словами: Лопни твои глаза, тебе хватит того, что есть[48].
Каюта штурмана находилась напротив моей. Он увидел их (мятежников Авт.) в моей каюте, через дверной проём наши глаза встретились. У него в каюте имелась пара судовых заряженных пистолей и патроны. При твердой решимости ими можно было бы хорошо воспользоваться. С 24 января[49] я приказал использовать эти пистоли вахтенными офицерами, и поначалу они хранились в нактоузе, но было мнение, что оттуда их могут выкрасть, и с тех пор они содержались в каюте штурмана.
После того, как он дважды или трижды посылал к Кристиану за разрешением подняться на палубу, ему, наконец, дали добро, и его вопрос Кристиану был: Позволите ли вы мне остаться на судне? Нет. У вас есть возражения, капитан Блай?. Я прошептал ему (Фрайеру Авт.): Сбейте его (Кристиана Авт.) с ног, Мартин хороший, это произошло как раз перед тем, как Мартина увели от меня. Кристиан, однако, оттолкнул меня назад, и штурман ушел по требованию снова вернуться в свою каюту. И я его больше не видел до тех пор, пока его не заставили идти в лодку.
Впоследствии он рассказал мне, в ответ на мой вопрос, что ему не удалось найти никого, с кем можно было бы действовать. Оставшись на борту, он надеялся взять власть в свои руки и отбить корабль. А что касается пистолей, то он был так взволнован и удивлен, что даже не вспомнил о них. На мой вопрос, как ключи от оружейного сундука исчезли из его каюты, его брат (точнее, брат его жены, то есть шурин гардемарин Роберт Тинклер Авт.) сказал, что их взял человек, который ему (штурману Фрайеру Авт.) прислуживал[50], и так оно и было.
Что касается тех офицеров, чьи каюты находились в носовой части трюма, то им было не легче. Они пытались прийти мне на помощь, но им не разрешили высунуть голову из люка.
Боцман и плотник были полностью свободны. Первого под угрозой смерти заставили спускать лодки на воду, а последнего я видел, играющим роль бездельника, с наглым и болезненным выражением лица, и это привело меня к мысли, что он один из мятежников, до тех пор, пока ему, как и остальным, не приказали покинуть судно. Поначалу для меня это выглядело как сомнение со стороны Кристиана, ведь ему стоило бы задержать плотника или его помощников, но зная его (Пёрселла Авт.) как неприятного спутника, он остановил свой выбор на последних (на Нормане и Макинтоше Авт.). Поэтому ему приказали идти в лодку, после чего он с небольшим противодействием получил свой сундук с инструментами.
Множество разногласий имело место среди мятежного экипажа в течение всей акции кто-то клялся: Будь я проклят, если он не доберется домой, получив, что хочет; другие, когда отдавали сундук плотника: Лопни мои глаза, он за месяц построит судно; в это время остальные смеялись над положением лодки, которая осела очень глубоко, и там не было места для тех, кто в ней находился. Что касается Кристиана, то казалось, что он с трудом переносит имевшие место раздоры между ним и остальными, и по сравнению со всеми безумцами его внешний вид не поддавался описанию.
Я попросил оружие, но они посмеялись надо мной и сказали, что я хорошо знаком с местом, куда направляюсь, и поэтому оно мне не понадобится. Четыре сабли, однако, бросили в лодку, когда она двигалась к корме.