На многих концертах задавали вопрос: «Задорнов это настоящая фамилия или псевдоним?» И я, чтобы отвязаться, всегда на этот вопрос отвечала просто: «Задорнов это диагноз».
Первый раз я услышала этот вопрос, когда мы с Задорновым зашли в кафе, а там, в одном из залов была съёмка. Это примерно 1991 год. И история про фамилию Райтер, которую он потом рассказывал, произошла именно там на моих глазах. Так что могу подтвердить, что Задорнов здесь ничего не выдумывал. Но самое смешное, что, когда зрители задавали вопрос насчёт псевдонима, они всё равно почему-то всегда подозревали Михаила Задорнова в том, что он еврей.
Я как-то брала очередное интервью у Задорнова для «Аншлага», и он тогда сказал такую фразу: «Всё время пытаюсь перейти от Чехонте к Чехову, прости за нескромное сравнение. Но меня всё время отбрасывает к Чехонте». Вот это очень точно! Удалось ли ему перейти к Чехову, судить не могу, но Чехонте он был, конечно, классный.
Как я всегда говорила и говорю, Задорнов создал свой собственный жанр по имени Михаил Задорнов. У него были, есть и будут последователи, которые также старались выйти на сцену, начинали говорить что-то про нашу жизнь, какие-то шуточки вставлять. Но дело в том, что Задорнов-то не говорил это ради смеха. Там всегда было ещё то, что называется мыслью. Надо было сидеть и слушать. Кто-то просто смеялся, а большинство смеялись и при этом думали и понимали, что говорит Задорнов именно о том, что нас всех волнует. Вот это у нынешних последователей несильно получается.
На многих концертах задавали вопрос: «Задорнов это настоящая фамилия или псевдоним?» И я, чтобы отвязаться, всегда на этот вопрос отвечала просто: «Задорнов это диагноз»
Я лежала в Москве в госпитале Бурденко после автомобильной аварии, это был 2007 год. Миша ко мне приходил раза три. А он очень любил проверять свои произведения на своих же друзьях. Меня только перевели из реанимации в палату, и я ещё не сильно, честно говоря, соображала и долго слушать мне было тяжело. А он мне читал что-то про русские слова. На слух это воспринимать, да ещё с ударенной головой, как я говорю, было довольно трудно. Остановить же его невозможно. При этом нужно было, конечно, сопереживать, он же не любил, чтобы просто так слушали. Значит, надо было встревать и что-то говорить. Ну, в принципе, я умею, даже не слушая, говорить какие-то слова, которые попадают в точку.
А в этой больнице было заведено так: медперсонал знал, что ко мне каждый день приходят артисты. И они заранее вечером спрашивали у меня, кто завтра придёт. Потом приходили, садились у палаты и ждали, чтобы взять автограф и сфотографироваться. Поэтому они знали, что ко мне придёт Задорнов, и все спокойно под дверью сидели. Мишка у меня тогда пробыл часа три. А палата у меня была на втором этаже, я лежала и видела окно и двор больницы. И я увидела, как он прошёл по двору, помахал. А через несколько минут ко мне заглядывает медсестра и удивлённо спрашивает: «А где Михаил Задорнов?» Я говорю: «Да минут пять назад он вышел». Она, удивляясь ещё больше: «Как вышел? Это вот в кепочке был Задорнов?! А мы его не узнали!» Правда, в следующий раз, ещё до того, как он вошёл ко мне в палату, они уже взяли у него автограф и сфотографировались.
Я это вспомнила к тому, что я его неоднократно спрашивала: «Миш, как ты теперь ходишь по улицам? Ну, в Москве ладно, в других городах это же невозможно, все узнают». Он говорил: «Ты знаешь, очень просто хожу. Если хочешь, чтоб тебя не узнали, можно так пройти, что тебя не узнают». Многие артисты же, напротив, так ходят по улицам, чтобы на них обратили внимание, они хотят, чтобы их узнавали. И всегда, когда мы с Задорновым куда-то ходили, действительно, люди к нему не подходили. Хотя после любого его концерта к нему всегда выстраивалась очередь за автографами.
Я это вспомнила к тому, что я его неоднократно спрашивала: «Миш, как ты теперь ходишь по улицам? Ну, в Москве ладно, в других городах это же невозможно, все узнают». Он говорил: «Ты знаешь, очень просто хожу. Если хочешь, чтоб тебя не узнали, можно так пройти, что тебя не узнают». Многие артисты же, напротив, так ходят по улицам, чтобы на них обратили внимание, они хотят, чтобы их узнавали. И всегда, когда мы с Задорновым куда-то ходили, действительно, люди к нему не подходили. Хотя после любого его концерта к нему всегда выстраивалась очередь за автографами.
Ещё одно яркое воспоминание. 1991 или 1992 год, мы снимаем «Аншлаг» в Ялте. Приехали туда заранее, чтобы с режиссёром, оператором выбрать места для будущих съёмок кроме концертной площадки. А в это время там шёл какой-то фестиваль песен. И когда мы туда пришли всей группой, то увидели там Михаила Задорнова. Все пели, а он, как всегда, читал, потому что им надо было собрать публику. Непосредственно рядом с этой площадкой было кафе, там сидели все артисты. И вот послушала я Задорнова, мы пошли в кафе, туда пришла вся моя группа. Мы там сидели, пили, ели, пели Досидели там до самой ночи, и Мишка говорит: «Давайте поедем ко мне». А он жил там в коттедже. На первом этаже Задорнов, а на втором Леонтьев. Я говорю: «Здорово, какие у тебя апартаменты!» Он го ворит: «Да ничего хорошего, потому что Леонтьев каждую ночь заводит музыку, спать невозможно, я отсюда хочу уехать».