Давай в карты играть?
Как же я без руки-то?
Ага, отрезали тебе руку!
Я тотчас сообразил: вот руку отрезали за то, что человек играл в карты. А что сделают со мной перед тем, как уморить меня?
Руки мне жгло и рвало, словно кто-то вытаскивал кости из них. Я тихонько заплакал от страха и боли, а чтобы не видно было слёз, закрыл глаза, но слёзы приподнимали веки и текли по вискам, попадая в уши.
Пришла ночь, все люди повалились на койки, спрятавшись под серые одеяла, с каждой минутой становилось всё тише, только в углу кто-то бормотал:
Ничего не выйдет, и он дрянь, и она дрянь
Написать бы письмо бабушке, чтобы она пришла и выкрала меня из больницы, пока я еще жив, но писать нельзя: руки не действуют и не на чём. Попробовать не удастся ли улизнуть отсюда?
Ночь становилась всё мертвее, точно утверждаясь навсегда. Тихонько спустив ноги на пол, я подошёл к двери, половинка её была открыта, в коридоре, под лампой, на деревянной скамье со спинкой, торчала и дымилась седая ежовая голова, глядя на меня тёмными впадинами глаз. Я не успел спрятаться.
Кто бродит? Подь сюда!
Голос не страшный, тихий. Я подошёл, посмотрел на круглое лицо, утыканное короткими волосами, на голове они были длиннее и торчали во все стороны, окружая её серебряными лучиками, а на поясе человека висела связка ключей. Будь у него борода и волосы длиннее, он был бы похож на апостола Петра.
Это варёны руки? Ты чего же шлёндаешь ночью? По какому закону?
Он выдул в грудь и лицо мне много дыма, обнял меня тёплой рукой за шею и привлёк к себе.
Боишься?
Боюсь!
Здесь все боятся вначале. А бояться нечего. Особливо со мной я никого в обиду не дам Курить желаешь? Ну, не кури. Это тебе рано, погоди года два А отец-мать где? Нету отца-матери! Ну, и не надо без них проживём, только не трусь! Понял?
Я давно уже не видал людей, которые умеют говорить просто и дружески, понятными словами, мне было невыразимо приятно слушать его.
Когда он отвёл меня к моей койке, я попросил:
Посиди со мной!
Можно, согласился он.
Ты кто?
Я? Солдат, самый настоящий солдат, кавказский. И на войне был, а как же иначе? Солдат для войны живёт. Я с венграми воевал, с черкесом, поляком сколько угодно! Война, брат, бо-ольшое озорство!
Я на минуту закрыл глаза, а когда открыл их, на месте солдата сидела бабушка в тёмном платье, а он стоял около неё и говорил:
Поди-ка померли все, а?
В палате играло солнце, позолотит в ней всё и спрячется, а потом снова ярко взглянет на всех, точно ребёнок шалит.
Бабушка наклонилась ко мне, спрашивая:
Что, голубок? Изувечили? Говорила я ему, рыжему бесу
Сейчас я всё сделаю по закону, сказал солдат, уходя, а бабушка, стирая слёзы с лица, говорила:
Наш солдат, балахонский, оказался
Я всё ещё думал, что сон вижу, и молчал. Пришёл доктор, перевязал мне ожоги, и вот я с бабушкой еду на извозчике по улицам города. Она рассказывает:
А дед у нас вовсе с ума сходит, так жаден стал глядеть тошно! Да ещё у него недавно сторублёвую из псалтиря скорняк Хлыст вытащил, новый приятель его. Что было и-и!
Ярко светит солнце, белыми птицами плывут в небе облака, мы идём по мосткам через Волгу, гудит, вздувается лёд, хлюпает вода под тесинами мостков, на мясисто-красном соборе ярмарки горят золотые кресты. Встретилась широкорожая баба с охапкой атласных веток вербы в руках весна идёт, скоро пасха!
Сердце затрепетало жаворонком.
Люблю я тебя очень, бабушка!
Это её не удивило, спокойным голосом она сказала мне:
Сердце затрепетало жаворонком.
Люблю я тебя очень, бабушка!
Это её не удивило, спокойным голосом она сказала мне:
Родной потому что, а меня, не хвастаясь скажу, и чужие любят, слава тебе, богородица!
Улыбаясь, она добавила:
Вот обрадуется она скоро, сын воскреснет! А Варюша, дочь моя
И замолчала
IIДед встретил меня на дворе, тесал топором какой-то клин, стоя на коленях. Приподнял топор, точно собираясь швырнуть его в голову мне, и, сняв шапку, насмешливо сказал:
Здравствуйте, преподобное лицо, ваше благородие! Отслужили? Ну, уж теперь как хотите живите, да! Эх вы-и
Знаем, знаем, торопливо проговорила бабушка, отмахиваясь от него, а войдя в комнату и ставя самовар, рассказывала:
Теперь начисто разорился дедушка-то; какие деньги были, всё отдавал крестнику Николаю в рост, а расписок, видно, не брал с него, уж не знаю, как это у них сталось, только разорился, пропали деньги. А всё за то, что бедным не помогали мы, несчастных не жалели, господь-то и подумал про нас: для чего же я Кашириных добром оделил? Подумал да и лишил всего
Оглянувшись, она сообщила:
Уж я все стараюсь господа задобрить немножко, чтобы не больно он старика-то пригнетал, стала теперь от трудов своих тихую милостыню подавать по ночам. Вот, хошь, пойдём сегодня у меня деньги есть
Пришёл дед, сощурился и спросил:
Жрать нацелились?
Не твое, сказала бабушка. А коли хочешь, садись с нами, и на тебя хватит.
Он сел к столу, молвив тихонько:
Налей
Всё в комнате было на своём месте, только угол матери печально пустовал, да на стене, над постелью деда, висел лист бумаги с крупной подписью печатными буквами:
"Исусе Спасе едино живый! Да пребудет святое имя твоё со мною по вся дни и часы живота моего".