Пришедший поклонился в пояс.
Это, батюшка, уж примите; это вам свежая рыба с тони да часть дичинки: сам стрелял.
Спасибо, спасибо; Оксана, возьми! крикнул священник в сени. Я это люблю, спасибо!
Но Оксана не явилась. Левенчук помолчал и опять поклонился.
Батюшка!
Что тебе?
Как же насчет того-с?
Чего?
Да насчет обещания вашего?
Какого?
А про Оксану
Отец Павладий отошел и выставился из комнаты в окно, в которое еще громче неслось пение соловьев.
Видишь ли, брат, сказал он, не оглядываясь, ты человек добрый, и я тебя узнал, да ты беглый, значит ничто. Ну, как тебе поверить душу человеческую? Ты беспаспортный, бродяга, ведь так?
Так
А я тебя покрываю?
Покрываете
Ну, значит, и ты преступник, и я. Придут, потащут тебя, раба божьего, и пропала девка.
Батюшка! Что хотите, возьмите, а отдайте ее за меня; другой год вас прошу, молю; отдайте, не загубите моей души Богом-господом молю!
Ну, слушай, вот тебе мой зарок: принеси сто целковых на церковь да сто целковых на выкуп твой, напишу к твоей госпоже; авось, дадут тебе волю Тогда и бери Оксану-то. Что, согласен? Хочешь, сяду и напишу твоей барыне; прямо скажем все.
Нет, батюшка! Бог весть, как еще дома посмотрят теперь на мое бегство; обвиняли же меня за машиниста нашего! Берите двести целковых на церковь, а уж на выкуп у барыни моей не требуйте, не пустит меня теперь барыня. Знаю я, что не пустит. Смилуйтесь, батюшка, обвенчайте так Мы за Кубань, мы в Молдавию убежим
Священник подошел к столу, погасил свечи, стал к окну и высунулся опять в него по пояс, глядя на освещенную месяцем росистую окрестность, по которой раздавались соловьиные крики. Из сеней вошла и тихо стала у косяка двери Оксана. Она плакала; плакал и Левенчук.
Ну, сказал священник, оглядываясь на них, перевидал я тут немало вас, горемычных! Бог вас благословит! Венчаю!
Левенчук и Оксана поклонились ему в ноги.
Когда хочешь, приноси только деньги; значит, ты порядочный человек, достаточный, надежный; ну, значит, тогда и бери. А я, собственно, не себе беру, ни-ни! Что ее в самом деле держать? я и сам думаю. Еще что скажут! Но ей-же-ей, господи, желал бы я, чтобы ты ей принес счастье, горемычной сироте. И где ее родина, и откуда она не знаю.
Ну, сказал священник, оглядываясь на них, перевидал я тут немало вас, горемычных! Бог вас благословит! Венчаю!
Левенчук и Оксана поклонились ему в ноги.
Когда хочешь, приноси только деньги; значит, ты порядочный человек, достаточный, надежный; ну, значит, тогда и бери. А я, собственно, не себе беру, ни-ни! Что ее в самом деле держать? я и сам думаю. Еще что скажут! Но ей-же-ей, господи, желал бы я, чтобы ты ей принес счастье, горемычной сироте. И где ее родина, и откуда она не знаю.
Левенчук вздохнул.
Ну, вот вам, батюшка, семьдесят пять целковых, а остальные, может, и все к Троице отдам.
Он вынул из конца затасканного платка деньги и отдал.
Ты где был это время и где теперь стоишь?
Был на неводах и в конторе хлебной был, а теперь опять всю весну при неводе. Там и дичинки вам набил
Контрабандой занимался?
Случалось.
Нехорошо, Харитон, поганое дело! отвечать будешь! брось! Ну, ступай же, бери свою Оксану. Чай, под ракиткой побеседовать рветесь. Ступайте же, целуйтесь себе, мои пташечки! Только далее ни-ни Чуешь ты, Харько?
И, батюшка, будто мы уже какие антихристы? закон отцов знаем.
А твой Милороденко где? Давно он меня шутками не смешил.
Бог его весть, где он. Хотел покаяться, остепениться, а про то не знаю
Ну, ступайте же. Да накорми его, Оксана, борщиком, чай, голоден; там и каши спроси у дьячихи. Навиделся я вас, несчастных! Это ты сегодня с моря, а? Должно быть, пешедралом?
Да, пехтурой; где нам, ваше преподобие, иначе! Еще с утра вышел, ни крохи во рту не было
И Левенчук пошел с Оксаной.
А в то время, как студент, исполненный самых пылких надежд на аферу с занятыми деньгами, летел по степи и ему навстречу загоралось приморское утро, дымясь, свежея и освещаясь всякими блестками, Панчуковский призвал в спальню своего Самуйлика, уже знакомого нам старого кучера, и сказал ему:
Во-первых, проснись, скотина, и слушай в оба; во-вторых, без нравоучений, иначе плети; а в-третьих, изволь с завтрашнего же дня собрать мне все справки о поповой воспитаннице! Слышишь ли? собрать, да самые верные!
Самуйлик хотел что-то сказать, но только махнул рукою и мрачно и молча вышел. Он знал, что барин иногда с ним шутит, а иногда и не шутит, да и больно не шутит.
Уж солнце всходило, когда студент свернул влево и для краткости пути поехал через небольшую безыменную речонку, отделявшую землю купца Шутовкина от проезжей дороги. На речонке был хутор и водяная мельница. Спустившись шагом на плотину, студент увидел толпу мужиков, забивавших пали у водоспуска. Барыня в лентах и под зонтиком стояла тут же и, куря длинную трубку и порой покашливая, жалостно и суетливо покрикивала на рабочих и распоряжалась.
Здравствуйте! сказал студент, узнав в барыне вчерашнюю знакомку, Щелкову, бывшую у Панчуковского.
А! это вы, мусье! печально отозвалась вслед уезжавшему знакомцу мадам Щелкова. Вы вот катаетесь, а мы труженики-бедняки, уже на работе! экскюзе![9]