Я выслушал Сатемпо. Тропа это хорошо. Плыть ночью по незнакомой реке на перегруженных лодках, да еще стараясь делать это незаметно, опасно и глупо. Идти по лесной тропе тоже опасно, но в меньшей степени. Делать это моим воинам уже приходилось, и неоднократно. Там, правда, лес был не такой, но и тропы не было, сами ее торили. Потому ждем разведчиков и выступаем. До утра как раз успеем добраться до деревни.
Глава 12
Марш-бросок получился знатный! Я даже запыхался и потом изошел. Вот что значит быть старшим военачальником и отлынивать от физических нагрузок в виде кроссов по полосе препятствий. Вернемся, начну бегать по утрам! Обязательно! Если время будет.
Ночной марш по джунглям опасен не только тем, что можно нарваться на вражеский секрет. Вряд ли бандейранты этим озаботятся. Хищники тоже не очень страшны услышав и учуяв множество людей, постараются заранее убраться с нашей дороги. А вот ядовитые змеи для моих босоногих воинов опаснее всех. Это я понял во время рейда по «принуждению к миру» соседей моего тестя, вождя ава-гуарани Матаохо Семпе. Потому я приказал воинам обуть приготовленные для путешествия по скалам Серра ду Эспиньясу башмаки. И привязать к ногам нечто вроде дополнительных голенищ из парусины, прокусить которую змея не могла. Так будут делать во многих латиноамериканских армиях, ведущих боевые действия в джунглях. Но они до этого додумаются в будущем, а я применяю уже сейчас.
Бежали долго. Хорошо, что тропа была нахожена и ощущалась босыми ногами индейцев. Мне и Шатуну было проще, мы обладали способностью видеть в темноте. «Кошачий глаз» называется. Мне эту способность Бог дал, а я поделился ей с Шатуном и Жень-Шенем, когда плыли наказывать испанцев, что нашего друга дона Мигеля убили. На утренней заре воины Сатемпо окружили деревню, перекрыв все тропы, выходящие из нее. Диверсанты Шатуна проникли в деревню и приступили к зачистке. Бандиты чувствовали себя совершенно свободно, и часовых выставили только у большой круглой хижины с пленными. Как ни странно, часовые бодрствовали. Видимо, боялись, что пленники разбегутся и лишат их жирного куша. Умерли они быстро и почти бесшумно: сюрикены в горле давали возможность только клекотать, разбрызгивая кровь.
Бежали долго. Хорошо, что тропа была нахожена и ощущалась босыми ногами индейцев. Мне и Шатуну было проще, мы обладали способностью видеть в темноте. «Кошачий глаз» называется. Мне эту способность Бог дал, а я поделился ей с Шатуном и Жень-Шенем, когда плыли наказывать испанцев, что нашего друга дона Мигеля убили. На утренней заре воины Сатемпо окружили деревню, перекрыв все тропы, выходящие из нее. Диверсанты Шатуна проникли в деревню и приступили к зачистке. Бандиты чувствовали себя совершенно свободно, и часовых выставили только у большой круглой хижины с пленными. Как ни странно, часовые бодрствовали. Видимо, боялись, что пленники разбегутся и лишат их жирного куша. Умерли они быстро и почти бесшумно: сюрикены в горле давали возможность только клекотать, разбрызгивая кровь.
Возле хижины, в которой спали остальные бандиты, часового не было. Непростительная небрежность! Знали, что на них некому нападать? Возможно. Но все равно глупо пренебрегать собственной безопасностью. Береженого Бог бережет, а не береженого конвой стережет. В данном же случае конвоя не будет. Шли бы мы обратно, прихватил бы я пару-тройку десятков крепких мужиков для каменоломни. А сейчас в землю супостатов! Я дал сигнал, и в хижину бесплотными тенями проскользнули диверсанты. Потянулись томительные минуты. Наконец циновка, закрывавшая дверной проем, откинулась. Из хижины все так же бесшумно, но уже без напряжения, вышли мои воины. Научились-таки профессионально душегубничать, не так, как при захвате галеона. Двое волокли обмякшее тело со связанными руками. Так, языка взяли, хорошо. Остальные тащили мешки, тюки и сумки бандитов. Трофеи дело святое.
Я вышел на площадку посреди деревни. Там, привязанное к столбу, вкопанному в центре площадки, висело тело человека с длинными седыми волосами. Воины сняли его со столба и положили на землю. Я быстро подошел и опустился возле тела на колено. Старый индеец был сильно истерзан, но жизнь все еще теплилась в нем. Я достал нательный крест. Зеленое сияние окутало раненого, но он почему-то долго не приходил в себя. Крепко же ему досталось! Только не понятно, за что и почему. С чем связана такая жестокость? Но вот наконец раненый открыл глаза и тихо произнес:
Я ничего не скажу
«И не надо ничего говорить», мысленно произнес я, прикасаясь к его лбу. Считал информацию с его сознания, одновременно максимально заглушив боль в его теле. К сожалению, не спасет его даже мой крест. Внутренние органы повреждены были еще в первый день плена, а крест может справиться с ранами только свежими, нанесенными не раньше одних суток. Печально. Я могу ему дать только легкую смерть, остановив сердце. Но не сейчас. Пусть люди увидят своего вождя живым. Вон, уже подходят. А я отойду. Не буду им мешать.
Я вошел в хижину, в которой недолго жили и быстро умерли охотники за рабами. Ее убранство, как обычно в виденных мной индейских жилищах, незатейливо: несколько пончо, кож, старых мешков свалено в углу. Посреди хижины вечно тлеющий костер, над ним для просушки подвешено с десяток веников мате. В крышу воткнуты стрелы и мачете, на стенах висят поронго большие сосуды из тыквы, употребляемые для переноски воды, хранения зерен и муки. Меж столбов развешены испачканные кровью гамаки. Домашняя живность отсутствовала. Индейцы очень любят диких животных и быстро их приручают. Потому почти в каждой хижине должен был быть какой-нибудь зверь или птица. Но в этой их не было. Налетчики, наверное, съели.