Повисло тягостное молчание. Десантники растерянно смотрели друг на друга, на меня, на расстилающийся до горизонта океан. Потом чернявый, с багровым рубцом через все горло, шепотом произнес:
Мистика! Что с нами произошло?
Что с вами произошло, вы мне сами сейчас рассказывать будете. Вспоминать и рассказывать. Для начала представьтесь.
Я рассмеялся:
Хорошо изобразил, как в кино. Только все проще, и одновременно сложнее. Конечно, вам трудно поверить в мои слова. Думаете, вот сейчас отойдете от наркоза, проснетесь в госпитальной палате. Вокруг раненых героев сестрички будут порхать, утку предлагая или еще чего. Разочарую. Вашей прошлой жизни уже нет. Есть настоящая, здесь и сейчас. Где и когда я уже сказал.
Повисло тягостное молчание. Десантники растерянно смотрели друг на друга, на меня, на расстилающийся до горизонта океан. Потом чернявый, с багровым рубцом через все горло, шепотом произнес:
Мистика! Что с нами произошло?
Что с вами произошло, вы мне сами сейчас рассказывать будете. Вспоминать и рассказывать. Для начала представьтесь.
Бойцы переглянулись, и сержант, встав, начал:
Мы бойцы разведвзвода батальонной тактической группы 127-го парашютно-десантного полка. Я гвардии сержант Евгений Владимирович Поливанов, командир отделения. Позывной Жень-Шень.
Отчего так прозываешься?
Пацаны назвали, еще в учебке. Имя у меня Женя, и родился я в Приморье. Вот оттуда и Жень-Шень.
На гражданке что делал?
В мореходке учился, во Владике. Море люблю. На яхте с отцом с детства хожу. Он как с похода придет, так сразу со мной в море
Так что же во флот не забрали? Или в морпехи, хотя бы?
Парень замялся. А я произнес:
Только не ври. Я умею отличить правду ото лжи.
Сержант кивнул головой и продолжил:
Мореходку не закончил по причине срочного отчисления за причинение кое-кому на дискотеке мордобития. Могли быть серьезные неприятности, потерпевший оказался сыночком криминального пахана. Вот меня буквально за одни сутки друзья отца и из училища отчислили, и в практически уходящий эшелон с призывниками впихнули. Так в ВДВ и оказался.
Ясно, сержант. Садись.
Следующим поднялся чернявый паренек с рубцом на шее. Говорил шепотом, видно, голосовые связки серьезно повреждены:
Гвардии ефрейтор Рощин Богдан Степанович. Наводчик-оператор БМД. Позывной Шатун. Я с Камчатки. Охотничать начал, как сил хватать стало ружье после выстрела не ронять и на ногах удерживаться. Потому Шатун, медведь такой, на зиму в берлогу не залегший.
Паренек улыбнулся открытой светлой улыбкой и, дождавшись моего разрешения, сел.
Гвардии рядовой Денисюк Михаил Васильевич, поднялся следующий боец. Стрелок. До призыва увлекался парашютным спортом и дельтапланеризмом. Позывной Стриж.
Последним поднялся коренастый парниша с руками слесаря или моториста. Точь в точь, как у меня были, когда на заводе работал.
Гвардии рядовой Кузнецов Иван Романович, механик-водитель БМД-2. На гражданке мотористом работал. Отсюда и позывной Дизель.
Кто я и где вы находитесь, братцы-десантники, вы уже знаете, но еще раз повторю, для лучшего запоминания и осознания всего, что услышите.
И я вновь повторил то, что уже говорил им, с подробностями. Но я видел, что понять, как они здесь очутились, у бойцов все же не получается. И тогда я сказал:
Расскажите о своем последнем бое. Афган? Чечня?
Чечня, лето 1995-го, сержант Жень-Шень, прокашлявшись, начал рассказ. Мы на своей БМДэхе в головном дозоре шли, впереди колонны. Чичи по колонне огонь открыли почему-то раньше, чем по нам. Мехвод сразу на месте «жука» крутнул, назад, к колонне. Тут взрыв за кормой, фугас, видимо. Корма и кто в десантном отсеке были в куски. Машина загорелась. Нас четверо уцелело. Из машины выпрыгнули, а дальше я и не помню ничего.
Женьку сразу очередью срезало, возле гусянки упал, продолжил Дизель. Я его в ямку какую-то затащил, стал отстреливаться. Потом граната взорвалась, и все, мехвод тяжело вздохнул и замолчал.
Значит, я был последним, тихо произнес Шатун. Я видел, как пацаны погибли, и как Мишка Стриж в рукопашке отбивался, а его в спину из «калаша». Помочь не мог, чичи ноги прострелили. Стрелял, пока патроны были. А потом мне очередью руки перебило, и гранату последнюю взорвать не смог!
И замолк боец. Вспомнил, что дальше произошло. Закрыл лицо дрожащими руками и заплакал. Но я твердо знал, что плачет он не от страха и пережитой чудовищно жестокой смерти, а от бессилия, от осознания того, что не сможет уже отомстить и вернуться домой. Бойцы сидели, опустив плечи и закрыв лица. И я их не осуждал. Воин имеет право заплакать, такие слезы его сильнее делают.
Последнее, что я видел, прошелестел голос Шатуна, Это яркая зеленая молния!
Снова молния! У меня по спине пробежал табун ледяных мурашек. Велик Господь!
Велик Господь! громко произнес я, вставая. Бойцы так же поднялись и смотрели на меня. Помолимся же Господу нашему, православные! Вознесем молитву благодарственную за воскрешение воинов русских, в бою с врагами головы свои сложивших!
И я, повернувшись к образу, начал:
Отче наш! Иже еси на небеси
Я не знал, были ли десантники крещеными, верили ли в Бога, но они, встав рядом, вслед за мной повторяли слова древней молитвы. И с каждой произнесенной фразой, с каждым крестным знамением я ощущал, как успокаиваются их смятенные души, а голоса обретают твердость. Молитва помогла успокоить души и принять то, что с ними произошло. И подкрепила осознание того, что Бог есть, и Он их в беде не бросил!