Владислав Олегович Савин - Рубежи свободы стр 3.

Шрифт
Фон

 Летом и посмотрим,  ответил Адмирал.  Двадцать шестого июля, если не ошибаюсь, пойдет Фидель на штурм казарм Монкада? Будут ли в его команде ребята от Судоплатова, честно, не знаю к высокой заграничной политике я сейчас лишь краем, иногда консультации даю, даже не Самому, а Пономаренко.

 Это верно, что Сам его в преемники метит?  спросил Золотарев.

 О том у Анюты надо спросить. Но похоже на то. Так как Сам знает, до чего страну его преемники из «стариков» довели. И похоже, поставил на молодых Пономаренко, Мазуров, Косыгин. И даже примкнувший к ним Эрих Хоннекер, который в Москве времени проводит едва ли не больше, чем у себя дома. И поляк Берут в их компании тоже. Посвящены ли они в Тайну, не знаю с этим строго. Сам условие поставил, что решает исключительно он лично. Равно как и полный перечень тех, кто посвящен возможно, лишь у него в памяти.

 А Лаврентий Палыч? Он ведь тоже знает. И «самый эффективный манагер», раз три министерства в войну тянул на себе.

 Он на своем месте хорош,  ответил Адмирал,  а Первым дров наломает. Как в нашей истории, хотел национальные армии и максимум самостоятельности республикам боюсь, что так СССР и до девяносто первого бы не дожил. И там он тоже против Сталина что-то крутил под конец, опасаясь, что и его в расход. Здесь же в норме как Сам с ним беседовал, не знаю, но судить можно, достигли они полного консенсуса: товарищ Берия вечно Второй, незаменимый и в этом качестве неприкосновенный. И явно дружественен «молодым». Ну, а стариков вроде Кагановича, похоже, будут постепенно оттирать от управления с почетом, и на пенсию. Если уж Хрущев живой пока, а ведь я уверен был, что его исполнят! А он десять лет уже в Ашхабаде сидит, на радость туркменам. Так что Сталин вовсе не людоед. Не терпит, когда его обманывают, не прощает, когда предают, ну а кто из его доверия вышел, так навсегда. Но и бессмысленной жестокости за ним я тоже не замечаю.

 Так, может, оттого, что Сталин нашей истории и он же здесь, будущее узнавший и свое, и страны, это разные люди получились?  спросил Сирый.  Что бы про Виссарионыча в нашем времени ни говорили, но дураком его никто назвать не смел! Да и не мог бы дурак принять страну с сохой, оставить с атомной бомбой. А значит, обязан был он свою линию скорректировать. Если, вот кажется мне, или я ошибаюсь, свободой повеяло, как у нас в перестройку, ядри ее мать гайки ослабляют понемногу: можно о том говорить, за что вчера бы за тобой пришли бы?

 Не ошибаешься,  ответил Адмирал.  Вот только Есть уже такое понимание, на самом верху, что излишне жесткая система нежизнеспособна, что у нас и случилось. Значит, надо послабление дать, чтоб был реальный контроль снизу, творчество масс, живая мысль, а не догмы. А вот как конкретно, это пока не ясно никому. И «как бы чего не вышло»: помнишь, что у нас было в шестидесятые, «оттепелью» назвали? Так что, боюсь, еще весело всем будет жить, если опять начнутся метания, или чистку объявят и вычистят не тех. И все это на фоне нарастающих проблем, внешних и внутренних бандеровщину и всяких «лесных» задавили, так в нацреспубликах творится черт знает что.

 Так там, считай, советской власти и не было,  сказал Сирый.  Общался я тут с товарищем из Ташкента, русским. Он рассказывал, что в двадцатые на полном серьезе предлагали басмачам: «Ну что ты, курбаши-юзбаши, стреляешь из-за дувала, а к нам иди, вступай в партию, станешь секретарем райкома, большим человеком!» В самом деле так, или врет?

 Было,  кивнул Адмирал,  мне Смоленцев наш рассказывал, как они там в сорок девятом Началось все с «стране нужен хлопок», ради чего гнали в узбекские поля и старого, и малого, и больного умри, но собери. С феодальным зверством, как при эмире бухарском плохо работающих били плетьми: если в тюрьму, кто тогда работать будет, штраф взять нечем, ну а пороть прилюдно лучший стимул не лениться. Причем наказывали даже не обязательно за невыполнение плана, а если ты хоть сто процентов сдал, но по выработке последним оказался, или среди трех, пяти, десяти последних.

 То же, что у нас,  кивнул Золотарев,  план по хлопку и приписки.

 И это тоже. План как товар: кто перевыполнит, мог часть своего хлопка переписать неудачливому соседу (конечно, не бесплатно). Потому начальство обращалось с колхозниками как с рабами. С силовой поддержкой не только местной милиции, но и банд собственных нукеров-надзирателей, обеспечивающих трудовую дисциплину (и вершащих самые грязные дела). И это сходило с рук в военное время хлопок любой ценой.

 Может, в войну так и было надо,  произнес Сирый,  если у нас из хлопка порох и все сопутствующее. Когда, цинично говоря, надо было выбирать: или поднапрячься, или Победы не будет.

 Может, и так,  пожал плечами Адмирал.  На свет все выплыло уже после, когда домой стали возвращаться фронтовики, кто никак не хотел быть поротым рабом тем более видя, что начальство про «труд на благо родины» кричит, а свою родню, своих деток, от каторги освободило, восток же! Ну, и если поначалу хлопковыми рабами были лишь колхозники, а русские, в подавляющем большинстве городские, ИТР и квалифицированные рабочие, этого не знали то после и их коснулось, и через фронтовое братство, и через смешанные семьи (особенно военного времени прежде, когда узбечки выходили за русских, то обычно уходили в город, а в войну стало, что и наши женщины из эвакуированных шли замуж за местных, и не только городских). А даже сталинский колхоз не идет ни в какое сравнение с тем средневековьем, что творили местные «баи» на хлопковых полях. И сила была у этих баев если в городах, особенно таких, как Ташкент и Самарканд, в милиции и прокуратуре обязательно наличествовали и русские, то в деревне исключительно местные кадры, да еще и нередко связанные с начальством родством.

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке