Отец умер в середине марта. Он долго болел и мучился, но оставался по-прежнему властным и энергичным стариком, стараясь не выпускать из-под контроля ни одной домашней мелочи. Разве что моль, вылетая из шкафа, теперь не спрашивала у него разрешения он практически не вставал с кресла. Телевизор его раздражал, интернетом отец не пользовался, современные газеты считал убогим чтивом для идиотов, поэтому новости черпал по старой привычке из маленького черного шипящего радиоприемника с длинной антенной. Только там, на радио, еще оставались работать настоящие профессионалы, считал он, но в Украине зимой и весной 2014 года и коротких эфирных новостей вполне хватало, чтобы потерять покой и сон даже здоровому человеку. Услышанное он обсуждал с супругой, а когда приходил Гриша, то и с сыном, позволяя себе выпить категорически запрещенную врачами рюмочку хорошего коньяка. Отец знал толк в жизни и в коньяке воспринимал только «пять звезд», жил по гамбургско-армянскому счету, как любил шутить, но также хорошо понимал, что и того, и другого ему отпущено очень мало.
Последние месяцы отец любил поговорить. Раньше он предпочитал слову действие колючая властная энергия хлестала из него, будто кнут погонщика, отщелкивая карьерные высоты, но сейчас общение осталось единственной функцией, в которой болезнь его не ограничивала физически. Собеседников подбирал тщательно: «Люди уходят, народ мельчает!» часто подчеркивал тщету амбиций настоящего времени перед величием прошлого. Алкоголь, наркотики, праздность, лень, распад семьи загибал ссохшиеся костлявые пальцы отец, клеймя язвы постсоциалистического общества, склоняясь над умеренным коньяком и посматривая на Грэга поверх очков белесыми глазами. Сколько еще нужно перечислить апокалипсических примет нынешнего времени и как его можно сравнивать с достижениями индустриализации и народного хозяйства? Об альтернативной энергии, айфонах и электромобилях конечно же отец не хотел и слышать такие вещи производили далеко за океаном, а он толковал о территории, на которой они жили. Но дело даже не в территории отец категорически не верил в нынешних людей, в их способность создавать проекты, организовываться в группы, конструктивно и последовательно проводить изменения. Ему нравилось задавать сильные, настоящие, в полный рост, глобальные вопросы и наблюдать, как сын ищет убедительные аргументы в ответ. С годами в дискуссии ценишь не победу, а процесс.
Грэг категорически отказывался принимать за аксиому отрицание отцом перспектив своего поколения и, как следствие, государства. Он смотрел на мир и цели своего существования совсем иными глазами: жил для себя и своей семьи, а не для страны, давно и успешно занимался бизнесом держал фирму по установке систем безопасности. Все материальные трудности, на которые Грэг добровольно обрек себя, женившись и съехав от родителей на съемную квартиру, остались позади. Родители конечно же хотели, чтобы все случилось наоборот «первым дело, первым делом самолеты...», но Грэг такие решения не обсуждал. Теперь, через десять лет, они с женой твердо стояли на ногах, жили в большой трехкомнатной квартире в новом доме с отличным видом на Днепр, дочка ходила в хорошую школу, и ничто, казалось, не могло омрачить их будущего. С отцом отношения складывались по-разному, наверное, как и у всех отцов и сыновей, но последние два-три года у тяжело болеющего старика появилось много свободного времени, и их разговоры стали более доверительными. Вот, оказалось, где зарыт секрет хороших отношений между людьми под дубом дефицита времени в замкнутом сундуке, где хранятся слова, обращенные друг к другу. Однако теперь все перевернулось, и уже Грэг постоянно спешил, говорил по телефону, решал свои деловые вопросы, а отец терпеливо ждал. Как когда-то он, маленький мальчик, много лет тому назад, ждал внимания отца, с нетерпением прислушивался к шагам на лестнице вечнозеленого подъезда и звуку открывающегося замка. Но сейчас, за несколько месяцев, а может быть, и недель до смерти отца они стали наконец настоящими друзьями. «Ты пойми ключевой момент, сынок: вот мы с тобой сейчас спорим до пены у ртов, и ты правильно говоришь, что я это прошлое, говорил отец. Но проблема ведь в ином: это спор не между прошлым, как ты считаешь, и будущим, нет. Проблема в том, что спор между тобою и мной это спор между настоящим и настоящим. Настоящим, Гриша, а не будущим! Понимаешь этот тонкий момент? Вы не делаете для будущего ничего, а, значит, рано или поздно за это придется заплатить». Мать и жена во время бурных мужских дебатов пили кофе и обсуждали прически и платья, но Грэг знал, что они на его стороне. Отец говорил, что будущее произрастает из прошлого и покоится на союзе с Россией, и там наше счастье, а Грэг считал, что прошлое пусть себе там и покоится с миром под звон патриархальных колоколов, а двигаться нужно в Европу. Он изъездил старушку от Дублина до Бухареста, помнил нищую, заброшенную Польшу 90-х, видел, как выросла экономически эта страна сейчас, и хотел, чтобы в Украине люди жили хотя бы так же. Отец, естественно, современной Польши не видел. Он ратовал за то, что помнил, за ту страну, где ему и его семье жилось комфортно, за то время, в котором он чувствовал себя хорошо. Он утверждал, что Россия никогда не сделает ничего плохого украинцам и за нее следует держаться покрепче, двумя руками: там газ, там нефть, там наши братья. «Нам нечего бояться, сынок, говорил он. Никто не посмеет столкнуть лбами два братских народа!» И этот спор до времени «Х» для обоих диспунтантов не имел правильного ответа ни для кого.