На Крымзенкове, когда возник вопрос о назначении нового управляющего тренконюшней, я остановил выбор и, несмотря на сопротивление многих, провел его на должность. В то время он уже нигде не служил, а потому был очень рад назначению и еще более рад, что придется поработать с таким выдающимся специалистом, как Ляпунов. Выбор мой оказался чрезвычайно удачным. Крымзенков горячо взялся за дело: привел конюшню в блестящее состояние, обновил инвентарь, завел выводные уздечки, которые каким-то не совсем легальным путем достал в бывшей придворной конюшне, подтянул конюхов, удачно пригласил помощника[199] из конюшни Кейтона и хорошо справился с обеспечением лошадей фуражным довольствием. Ко всему, удачно продав несколько лошадей, Крымзенков почти расплатился с долгами. Техническую сторону дела Крымзенков оставил Ляпунову и, признавая его авторитет, не вмешивался в работу лошадей. Словом, с Ляпуновым он работал в тесном контакте, избавив Сергея Васильевича от всех дрязг, мелочей и финансовых операций и таким образом облегчив ему исполнение его прямых обязанностей по тренировке рысаков и езде на призах. Ляпунов был очень им доволен, и в свою очередь Крымзенков был доволен Ляпуновым, а что касается меня, то я был доволен ими обоими и находил, что лучшего управляющего и лучшего наездника мне не надо.
Враг торжествует
Вскорости, однако, Пейч спровоцировал скандал. Как раз в то время я был в Москве, скандал, как гром среди ясного неба, разразился над моей головой, и я сразу увидел дирижерскую руку Пейча. Он добился упразднения должности управляющего при каждой отдельной конюшне, объединил конюшни в группу с одним управляющим и, вместо Крымзенкова, назначил своего человека; он же вмешался в мои отношения с наездниками.
На Прилепской конюшне лучшей лошадью, естественно, являлся Ловчий. Удалось после отстранения безалаберного Сергеева, хотя и с большим трудом, привести в порядок жеребца, но им по-прежнему нужно было заниматься специально. А Ляпунов не имел возможности посвятить себя Ловчему: у него на руках было две конюшни. Я договорился передать Ловчего Семичеву.[200] После долгих колебаний тот согласился взять жеребца, в его руках Ловчий показал, каким исключительным классом обладает бежал блистательно. Но переход Ловчего в руки высокоталантливого Семичева ни в коей мере его не устраивал Пейча. Он пришел в бешенство и заявил, что я нанес ему оскорбление, самочинно передав лошадь из одних рук в другие. На самом же деле Пейч ненавидел и боялся Ловчего как огня, ибо этот орловец был способен бить метисов. Семичев, увидев гнев Пейча, отказался от Ловчего. Пейч торжествовал: моя конюшня осталась без классного наездника.
Я решил идти напролом и сказал Пейчу, чтобы он назначил наездника по своему усмотрению. Другого выхода не было, ибо стало ясно, что при создавшемся положении, без ведома Пейча, никто не захочет на это место. И вот здесь-то Пейч совершил главную гнусность. Он телефонировал в отдел коннозаводства и спросил, с кем же ему согласовать вопрос о назначении нового наездника на Прилепскую тренконюшню, если Бутович официально никакого касательства к заводу не имеет. Начальник отдела отсутствовал, Пейчу спокойно ответили: «Ведите переговоры с Бутовичем». Однако в высших сферах Наркомзема мое положение уже сильно пошатнулось. Пейч воспользовался этим и стал говорить, что я действую за кулисами, всюду вношу дезорганизацию, оскорбляю своими действиями заслуженных работников ипподрома, совершенно не считаюсь с ним, руководителем рысистых испытаний, и прочее в этом духе. Затем Пейч заявил, что никто из классных наездников не соглашается идти на Прилепскую тренконюшню. Он явно вел дело к тому, чтобы под предлогом неурядиц конюшню расформировать. Из отдела и предложили нужный ему выход ликвидировать нашу тренконюшню. Этим, как показало будущее, Пейч нанес удар орловскому рысаку. Да, тяжел и тернист путь коннозаводчика, который разводит орловских лошадей, трудна дорога этих рысаков, ибо они бывают окружены сплошной стеной врагов.
Прощание с Прилепами
Разрыв с преданными людьми
Из Москвы меня отпустили, так сказать, с почетом: назначили ответственным руководителем госконезаводов и госконюшни Тульской губернии, а проживать дали разрешение в Прилепах. Таким образом, Прилепы становились центром коннозаводских дел губернии. Конечно, разрешению жить в своем бывшем имении я придавал особое значение и не мешкая отправился домой.
Данные мне полномочия были очень широки: заводы и конюшни были от меня в полной зависимости, наконец, увольнение и назначение управляющих тоже шло через меня, и это встревожило весь коннозаводской муравейник губернии. «Товарищи» специалисты не замедлили создать общий фронт против меня. Я не сомневался в том, что главный удар будет направлен на Прилепы, а потому хорошо понимал, что здесь управляющим должен стать абсолютно преданный человек. И первым моим делом по возвращении в Тульскую губернию было назначение нового управляющего Прилепским госконезаводом. Кандидатов на эту интересную работу было более чем достаточно, но все они меня не удовлетворили, мне нужен был верный человек.