Мы быстро двигались по шумным улицам, направляясь вниз по Тверской в Замоскворечье. Там, на самой окраине города, где мне ранее никогда не приходилось бывать, в большом пятиэтажном доме рядом с какой-то фабрикой, жила первая жена Павла Александровича. Он поднялся в квартиру, мы остались в машине и наблюдали за всем, что происходило вокруг. Было не больше десяти часов вечера. Рабочие группами стояли возле фабрики: они, очевидно, только что вернулись с собрания и о чем-то оживленно толковали. Здесь, в рабочем районе, я думал встретить счастливые, радостные лица, но не увидел их. Только раз пробежала мимо нас двое по виду довольных людей. Поглядев на нас, один из них сказал: «Это большевики», и оба быстро скрылись в переулке.
Павел Александрович вернулся наконец с ворохом бумаг под мышкой, опять зашумел мотор, и мы по тем же улицам быстро вернулись домой. Я хотел пройти к себе, но Буланже сказал, что у него ко мне важное дело, взял меня под руку и провел к себе в кабинет. Мы остались вдвоем, и Павел Александрович прочел мне телеграмму из Симбирска: в опасности Крепыш, его следует немедленно эвакуировать, и только вмешательство центра может его спасти. Телеграмма была подписана неизвестной мне фамилией, скорее всего кем-либо из симбирских поклонников великой лошади. Прочтя телеграмму, Буланже сказал, что ввиду важности дела решил завтра же послать в Симбирск Минеева. С утра они с Середой поедут в Совнарком и попытаются дать в Симбирск за подписью Ленина телеграмму о том, чтобы приняты были меры к охране Крепыша до приезда командированного из Москвы.
Выслушав Буланже, я глубоко задумался: случись что с Крепышом, какую ответственность нам придется взять на себя? Если победят белые, вернется владелец Крепыша Шапшал, узнает, что я был инициатором вывода Крепыша из Старой Зиновьевки, а он погиб либо в пути, либо в Москве, что будет тогда? Я хорошо знал Шапшала, знал его назойливую настойчивость, стремление требовать убытки даже с тех, кто их ему не причинил, поэтому нисколько не сомневался, что он меня буквально разорит, будет таскать по судам, не говоря о неприятностях другого характера. Я думал и молчал. Дело шло о «короле русских рысаков» и сердце сжималось при мысли, что может погибнуть Крепыш. Быть может, поздний час, быть может, нервы, быть может, что-либо другое, но в тот момент я, пожалуй, единственный раз в своей жизни смалодушествовал: высказал свои опасения Буланже, обрисовал Шапшала и сказал, что в этом деле я умываю руки и прошу его поступить так, как сам он найдет нужным. Буланже, видя, как я разволновался, стал успокаивать меня, а затем добавил, что если с Крепышом что-либо случится, то все равно будут обвинять меня, а не его, поэтому он поступит так, как ему в данном случае подсказывает совесть. Мне стало ясно, что Буланже пальцем не шевельнет, чтобы спасти Крепыша.
Признаюсь, чрезвычайно взволнованный вышел я от Буланже и, уже подымаясь по лестнице, сожалел о том, что сказал. Надо вернуться! Но едва мелькнула у меня эта мысль, как ее сейчас же сменила другая: почему именно я один борюсь за русское коннозаводство и орловского рысака, подвергаюсь опасности каждую минуту быть расстрелянным? Где же остальные мои соратники, где другие коннозаводчики? Они теперь далеко, они же в случае чего приедут и будут судить меня.
И я не вернулся назад, вошел в свою комнату и запер дверь на ключ. Однако сердце охотника не камень, и уже утром я просил Буланже принять все меры к спасению Крепыша. В это время он читал газету и вместо ответа протянул мне ее: Симбирск взят чехословаками![178]«Уже поздно», сказал он и добавил, что я себя совсем не берегу, а потому его обязанность меня беречь. Вскоре после этого мы получили известие о гибели Крепыша, гибели трагической, как всякая гибель вообще, хотя в данном случае она была не столько трагична, сколько преступна и бесцельна.
Гибель Крепыша
Революционное время есть самая благоприятная эпоха создания всевозможных легенд, страхов и ужасов на почве народного зверства и террора. Много кровавых событий свершилось в то страшное время, много ужасов пережито и много душераздирающих драм отошло в вечность вместе с этим ужасным периодом. Однако среди циркулирующих слухов и рассказов многое имеет легендарный характер и не может быть поддержано или доказано свидетельскими показаниями или сколько-нибудь достоверными данными. Не избег этой участи и Крепыш. Вокруг его таинственной гибели сложился ряд преданий, но достоверно никто не знал ничего очевидцев не было. Одни говорили, что Крепыш был зверски убит поленом по голове; другие, что во время масленичного катания его до изнеможения загнали крестьяне, а когда он пал, то шкуру его пропили; третьи утверждали, что его пристрелил красноармеец; четвертые, что он сломал ногу и был уничтожен и т. д. и т. д. Желая установить истину и воспользовавшись тем, что в Симбирске оказался мой знакомый, заслуживающий доверия, я просил его навести на месте справки и затем сообщить их мне. Эти данные и были мною получены 22 августа 1927 гогда. Однако прежде чем их опубликовать я считаю нужным сказать несколько слов об их авторе, Иване Павловиче Левицком.