Таким отчаянным трусом, как год назад, Лешек уже не был, но у него все равно передернулись плечи: к розгам он так и не привык, и каждое наказание воспринимал примерно как конца света. Теперь ему хватало мужества не унижаться до мольбы о пощаде, но сдерживать слез он не научился.
– А ты что, боишься? – спросил Лытка и посмотрел на Лешека с вызывающей улыбкой.
– Нет, – поспешил ответить Лешек – он во всем хотел быть похожим на Лытку, – я не боюсь. Но, знаешь, мне кажется, так легко мы не отделаемся… Наверняка, об этом расскажут не Леонтию, а Полкану.
– Да ну! Ты слышал, что Полкану запретили бить приютских его плеткой? Чтобы он не убил никого ненароком.
– Нет. Ну и что, что запретили. Он все равно с ней ходит… – Лешек не сомневался, что нарушить запрет Дамиану ничего не стоит.
– Да ладно, пошли, никто нас не поймает! – рассмеялся Лытка, – я целый месяц хожу, и ничего.
Но Лешека мучило нехорошее предчувствие, он все чаще вздыхал, однако делиться с Лыткой опасался – чего доброго, его друг и вправду решит, что ему страшно.
Они успели залезть в смородину до того, как в скиту появились монахи, но сидеть без дела им пришлось недолго. У Лешека от волнения стучали зубы – он так долго ждал этой минуты, и, наконец, его мечта сбывается! Он даже забыл о своих смутных сомнениях, а страх только усиливал остроту ощущений. В глубине души он, конечно, мечтал, чтобы все поскорей закончилось благополучно, и они с Лыткой вернулись в приют довольные и полные новых впечатлений. Лешек уже представлял себе эту обратную дорогу по солнечному лесу, и их разговор, и гордость собой за столь дерзкую авантюру.
Монахи подошли к трапезной бесшумно, Лешек услышал их только когда раздался скрип двери. И волнение его было вознаграждено сторицей: поговорив немного о запасах зерна на конец лета и сборе податей будущей осенью, монахи начали обсуждать Дамиана. Разговор их был долгий и путаный, Лешек не все в нем понимал.
– Я думаю, Дамиана рано поднимать наверх, – мрачно сообщил Эконом, – он не вполне владеет своими чувствами, гневлив, и, между прочим, понимает, что авва ему благоволит, поэтому ведет себя не всегда выдержано.
– Ну и что? – возразил Благочинный, – он молод, а этот недостаток со временем, как известно, проходит. Не забывайте, в одночасье он ничего не добьется, ему потребуется несколько лет для того, чтобы он начал приносить реальную пользу.
Монахи говорили по очереди и не перебивали друг друга, Лешеку показалось, что кто-то – наверное, авва, делает им знак, когда можно начинать говорить.
– Я считаю, что у него есть другой существенный недостаток, – сказал иеромонах, голоса которого Лешек не узнал, – он совершенно равнодушен к мнению о нем братии, и, что будет сильно мешать, к мнению иеромонахов. Духовники мальчиков жалуются на него, Паисий только и ищет повода прижать его к ногтю, а Дамиану – как с гуся вода.
– Паисий ничего не решает, – не согласился Благочинный.
– Паисий – да, но лишний ропот нам тоже не нужен. И потом, Дамиан действительно превратил приют в казарму.
– Э, тут ты не прав, – снова вступил в разговор Эконом, – мы позволили ему действовать по его усмотрению и не чинили препятствий. И посмотрите, как грамотно он расставил людей, добился привилегий для воспитателей. Я посмеивался и восхищался тем, с какой легкостью ему удалось сократить послушания для мальчиков, как он наладил хорошее питание – между прочим, мальчики сейчас едят больше, чем некоторые монахи, а с послушниками я бы и сравнивать это не стал. Он отличный хозяйственник, и, при всем при этом, приют начал приносить пользы больше, чем потребовал расходов. Практически вся заготовка грибов и ягод лежит на детях, а пять лет назад они не собирали и трети всех запасов.