Если бы он догадался об этом заранее, то за день смог бы сплести себе снегоступы – у костра это было бы не так трудно. А сейчас он просто отморозит руки.
Иногда проваливаясь в снег по пояс, он пробирался вперед, только когда монахи ехали к нему спиной, и старался всегда держать их в поле зрения. От ходьбы Лешек быстро согревался, но, стоило ему остановиться, пережидая, мороз брался за него еще крепче. На его беду, над лесом поднялась полная луна и осветила реку лучше, чем сотня факелов: теперь монахи могли заметить его, если бы случайно оглянулись.
Сук треснул под ногой неожиданно громко, и даже свист ветра этого звука не заглушил. Лешек зарылся в снег и замер, задержав дыхание – монахи остановили лошадей и оглянулись, прислушиваясь, а потом галопом направились в его сторону. Он спрятал лицо в снегу и сжался в комок – только сейчас он в первый раз подумал о том, что с ним будет, если его поймают.
Лешек не сомневался в том, что Дамиан его убьет, и смерть его будет долгой и мучительной. Чтобы другим послушникам было неповадно разбегаться из монастыря. Лешек подумал об этом отстраненно и спокойно: если его поймают, ему надо будет всего лишь с готовностью принять смерть. Гораздо страшней представлялся другой путь – жизнь в монастыре. Его могли ослепить, сделать калекой – Дамиану хватит фантазии навсегда приковать его к обители, чтобы ничего светлого в его жизни больше не осталось. И на этот случай Лешек приготовил решение: тогда он умрет сам, по своей воле. Ему нет дела до того, что об этом думает их злобный бог. По всему выходили только мучения и смерть.
Страха не было.
Всадники подъехали к берегу и остановились в нескольких метрах от Лешека.
– Да это от мороза ветка хрустнула, – сказал один.
– Погоди. Я все же посмотрю.
Лешек улыбнулся и расслабился – или его увидят, или не увидят. Ночь, он в тени, снег вокруг рыхлый и… он обмер: следы. Они увидят его следы!
Всадник спешился и направился к лесу – Лешек слышал, как скрипит снег у него под ногами, но вскоре шаги замедлились и стихли:
– Да тут снегу по пояс! Он тут не пройдет! Наверняка, давно замерз где-то!
– Помолись, чтобы этого не случилось, – крикнул ему второй.
– Почему?
– Потому что тогда мы будем не верхом прогуливаться по реке, а ползать по пояс в снегу, разыскивая его труп! Полкан же ясно сказал!
Шаги повернули от берега, монах сел на лошадь, и вскоре Лешек перестал слышать мерный топот копыт. У него стучали зубы – то ли от волнения, то ли от холода.
* * *
Лешек боялся Дамиана. Всегда. И не он один – Полкана боялись все, и воспитанники, и воспитатели. И больше всего в приюте боялись его «помутнений», как их называл Леонтий. Этими помутнениями он частенько пугал мальчиков:
– У брата Дамиана от этого случится помутнение! – говаривал он, и иногда бывало достаточно только припугнуть какого-нибудь расшалившегося ребенка тем, что сейчас его отведут к Дамиану, и у того случится помутнение, чтобы самый отчаянный шалопай разрыдался от страха и на коленях молил о прощении.
А «помутнения» у Полкана и вправду случались – на него, особенно после обеда, когда он неизменно пил вино, нападала неконтролируемая ярость, и, если рядом не находилось кого-нибудь вроде Благочинного или отца Паисия, он мог и убить в запале того, на кого эта ярость обрушивалась. За поясом Полкан всегда носил кожаную плеть, очень тяжелую, с треугольным наконечником из металла, и, говорили, что десяти ударов ею достаточно, чтобы вышибить дух из взрослого человека. Во всяком случае, иногда мальчикам доводилось ее попробовать, и рваные раны, нанесенные плетью, не заживали несколько недель.
Для поддержания репутации, Полкан мог и изображать свои «помутнения», просто так, чтобы его боялись. Но это всегда было заметно – когда он притворяется, а когда – нет.