Мимо проплывали прогулочные теплоходики, и экскурсоводы рассказывали гостям столицы:
Вот, товарищи, архитектор Иофан построил дом символ новой жизни. В таких бытовых условиях будут жить вскоре все советские люди.
«Серая громада висла над переулочком, по утрам застила солнце, а вечерами сверху летели голоса радио, музыка патефона. Там, в поднебесных этажах, шла, казалось, совсем иная жизнь, чем внизу, в мелкоте, крашенной по столетней традиции желтой краской», писал Юрий Трифонов. Действительно, задача ставилась не пообещать «всем людям», пусть даже советским, заманчивое будущее, а, напротив, подчеркнуть недосягаемость той жизни, что происходила в этом сером здании.
Так и получилось, на протяжении всего советского периода это был дом для избранных. Здесь проживал маршал Тухачевский. Академики Варга, Тарле. Авиаконструктор Микоян. Композитор Александров. И множество советских деятелей кто со счастливой судьбой, а кто и с трагической.
Правда, иной раз случались критики, не понимавшие, куда на самом деле ветер дует. Они могли и мимоходом нелицеприятно отозваться о постройке. К примеру, журнал под названием «Бригада художников» дерзнул поместить его фото с таким комментарием: «Дом Правительства на Берсеневской набережной. Фонарь в стиле ампир хорошо гармонирует с домом, показывая неприемлемость данного объекта для искусства СССР».
И автор сразу получил гневную отповедь. Да не от кого-нибудь, а от Ильфа и Петрова. Ирония названных фельетонистов была беспощадной: «Точка. Объект неприемлем. Обвинение тяжелое. Мы готовы даже допустить, что справедливое, предварительно узнав, в чем дело. Но положение безнадежное. «Не задавай кассиру вопросов».
После такой лаконичной и беспардонной критики обхаянному архитектору остается одно снять лиловые подтяжки и повеситься на том самом фонаре в стиле «ампир», который «так хорошо гармонирует с домом». Хорошо, что фонарь снесли уже вместе с храмом, и жизнь архитектора покуда в безопасности
Обратимся прямо к редакции.
Товарищи редколлегия, дорогие товарищи (по алфавиту) Вильямс, Вязьменский, Дейнека, Кондраков, Малкин, Моор, Мордвинов, Новицкий, Перельман, Соколов-Скаля и Точилкин! Не считаете ли вы, что критик уже сделал свое дело и ему давно пора уйти из журнала? Не бойтесь! Вперед! Ведь вас много (если считать по алфавиту), а он один. Его очень легко взять врасплох. Подстерегите его, когда он будет сочинять очередные трамвайно-архитектурные выпады, схватите его (вас так много!) и унесите из редакции».
Ильф и Петров в порыве праведного гнева даже не заметили, что слово «гармонирует» здесь используется, мягко скажем, некорректно. И сами принялись его использовать в том же кривом значении. Еще бы под угрозой новый дом, архитектурный флагман. Здесь не до филологических изысков.
* * *
Даже кинотеатр «Дома на набережной» известный всем «Ударник» был лучшим из московских кинотеатров. В журнале «Строительство Москвы» за 1931 год вышла статья с абсурдным заголовком: «Ударник самое мощное кино в СССР». Словно намек на то, что северный фасад этого дома напоминает гусеничный трактор.
Многое в этой статье было посвящено недостаткам. Но зато каким!
Многое в этой статье было посвящено недостаткам. Но зато каким!
«Гардероб слишком мал, не рассчитан на полную вместимость зала и имеет малый фронт приема и выдачи одежды». Или вот еще претензия: «Удивление вызывает лестница на второй балкон Она представляет весьма сложный узел, очень опасный при пожаре». Много ли кинотеатров имеют балконы? Здесь же их первый, второй Да еще сложный узел какой-то.
* * *
Есть в этом доме и театр. По иронии судьбы, самый несерьезный в городе Театр эстрады. Правда, въехал он сюда гораздо позже в 1961 году. Ранее вместо него размещался клуб имени Рыкова, затем клуб имени Калинина, потом Детский театр, после него кинотеатр и, наконец, Театр эстрады.
Что там говорить сам жанр эстрады далеко не театральный. Это и не поэма, и не пьеса. Даже не легкий водевиль. Это для праздничных концертов с алкогольной составляющей. А тут целый театр. Театрище. И в самом центре столицы.
Он, кстати, являлся главной эстрадной площадкой страны. Купить в кассе билеты? Полноте! Их надобно было «доставать» через знакомых, с переплатой.
Здесь же устраивались просмотры и прослушивания новичков. Николай Павлович Смирнов-Сокольский грозно восседал в жюри, на месте председателя. Был строг. Его побаивались.
Однажды некий молодой актер выступил, в общем-то, с вполне приличным номером. Но, глядя на Сокольского, засмущался и что-то вышло смазанно, неловко.
Номер закончился. Все напряженно смотрели на председателя. И тут джазмен Утесов, тоже член жюри, проговорил:
Коля, не надо ругать. Ты уже давно заслужил право хвалить.
У Леонида Утесова был легкий характер.
* * *
Была здесь и своя парикмахерская. И тоже не простая, элитарная. Поэт Лариса Миллер вспоминала: «Возле кинотеатра Ударник находилась наша придворная парикмахерская, куда мама часто брала меня с собой за компанию и для забавы. Я и правда забавляла весь зал, читая стихи и распевая песни. Особенным успехом пользовались песни Вертинского, которые всегда бисировала. А публика там была требовательная. Парикмахеры походили на лордов: сдержанные, корректные, целовали дамам ручки. Один из них седовласый и статный был, конечно, первым лордом и лучшим мастером. Все они, независимо от габаритов и возраста, как бабочки вокруг цветка порхали в безукоризненно белых халатах вокруг своих дам, орудуя щипцами с легкостью необычайной: нагревая, осуждая, вертя их в воздухе, прикладывая на мгновенье к губам, чтоб, доведя до нужной кондиции, соорудить нечто феерическое на дамской голове. Огромные зеркала, широкие окна, где на подоконниках почему-то стояли потрескавшиеся от времени мраморные бюсты не то древнеримских богинь, не то матрон. Не парикмахерская, а дворцовая зала».