Так продолжалось два дня, и все это время про Альва никто не вспоминал: Эрнан страдал на корме от морской болезни, а мастер-кузнец уединился с эквешскими капитанами. Одиночество могло бы тяготить некоторых мальчиков его возраста, но Альв давно привык к собственному обществу. Его вполне устраивала возможность забиться в уголок среди кучи грузов, накрыться грязной шкурой, размышлять о своем и поменьше попадаться на глаза. Так было теплее… и безопаснее. Впрочем, ему не угрожала настоящая опасность – эквешцы относились к мастеру-кузнецу с благоговейным почтением и не трогали то, что он называл своей собственностью. Альв мог получить пинок или проклятие, случайно попавшись кому-нибудь под ноги, но не более того. Зато с других кораблей, где содержались пленники, время от времени доносились крики, от которых кровь стыла в жилах. Эквешцы были беспощадным народом – тщеславным, заносчивым, драчливым и более жестоким, чем любой другой народ того времени. То, что Альву пришлось увидеть и пережить за последние дни, лишь укрепило его ненависть, которая с тех пор никогда не покидала его.
Но, наконец – казалось, целую вечность спустя – нос флагманского корабля врезался в песок узкого пляжа между высокими, холодными утесами. Все пожитки мастера-кузнеца с великой тщательностью были выгружены на берег высоко над линией прилива под его личным наблюдением. Потом прозвучала резкая команда, и воины, выгружавшие последние ящики, подбежали к носу корабля и начали отталкивать его от берега. Когда они забрались на борт по канатам, весла дружно вспенили воду. Гребцы затянули монотонный речитатив, и без малейшего намека на прощание хищное боевое судно двинулось навстречу остальным, поджидавшим на рейде. Наблюдатели на берегу увидели, как черные паруса провисли и затрепетали на ветру, поворачиваясь на нок-реях. Затем паруса были зарифлены; рейдерские корабли повернулись против ветра и устремились к западному горизонту, словно убегая от восходящего солнца.
Альв поежился. Мастер-кузнец дал ему добротный плащ и теплые сапоги, подбитые мехом – очевидно, из добра, награбленного эквешцами, – но в этот ранний час ему не хватало знакомого укрытия из четырех стен, кучи шкур, пусть грязных и вонючих, теплого дыхания скота в стойле. Даже воздух в этом новом месте казался по-особенному пронзительно холодным. Эрнан, стоявший рядом с ним, стучал зубами и что-то ворчал себе под нос. Мастер-кузнец, с непокрытой головой и в легком плаще, казалось, не замечал холода. Он смотрел вверх, на темный проем в каменной стене, рассеянно поглаживая браслет на своем запястье и прислушиваясь. Через некоторое время Альв услышал легкий топот копыт, а мгновением позже заметил слабый свет лампы в рассветном сумраке. Караван пони спускался по тропе к берегу.
Всадник, сидевший на переднем пони, сонно покачивался в седле. Однако, увидев мастера-кузнеца, он ахнул, торопливо спешился и сразу же принялся извиняться. Тот предостерегающе поднял руку.
– На самом деле ты приехал вовремя, мой добрый Ингар. Это мы высадились раньше, потому что варвары торопились убраться отсюда.
Альв наблюдал за тем, как мастер-кузнец отошел в сторону и начал приглушенную беседу с Эрнаном. Оба чертили на песке какие-то странные узоры. От мальчика не ускользнуло огромное облегчение, выказанное Ингаром – кем бы он ни был – при виде теплого приветствия. Стало быть, не стоит подводить этого странного кузнеца даже в мелочах. Это нужно запомнить.
Ингар, как вскоре выяснилось, был другим подмастерьем мастера-кузнеца. Это был крепко сбитый молодой человек, лет на пять старше Альва, со смугловатой кожей, правильными чертами лица и голубыми глазами, как у Эрнана.