Стоит в этой связи заметить, что в «1984» члены партии вынуждены подчиняться половой этике, по сравнению с которой пуританская этика выглядит распутством. В «О дивном новом мире», с другой стороны, всем разрешено потакать своим сексуальным устремлениям без всяких разрешений и запретов. Общество в сюжете Оруэлла это общество, непрерывно находящееся в состоянии войны. Целью его правителей является, во-первых, сохранение умопомрачительной власти ради власти как таковой, а во-вторых, содержание подданных в состоянии постоянного напряжения, которого война требует от тех, кто ее ведет. Ополчившись против сексуальности, правители получают возможность поддерживать напряжение, требуемое для удовлетворения жажды власти, самым приятным из возможных способов. Общество, описанное в «О дивном новом мире», это общество мировой державы, из которого война давно исключена, а правительство считает своей главной целью не допустить, чтобы подданные создавали для него проблемы. Этого власть достигает (среди прочих средств) легализацией определенной свободы половых отношений (достигаемой путем упразднения семьи как общественного института), что практически гарантирует обитателям дивного нового мира отсутствие всякого деструктивного (а заодно и творческого) напряжения. В «1984» жажда власти удовлетворяется причинением боли, в «О дивном новом мире» чуть менее унизительными удовольствиями.
Современная социальная этика и это очевидно является лишь сделанной постфактум попыткой оправдать последствия чрезмерной организованности общества. Это патетическая попытка превратить необходимость в добродетель, извлечь нечто позитивное из неприятных фактов. Нереалистическая, а следовательно, весьма опасная система морали и нравственности. Социальная общность, чьи ценности ставятся выше ценностей составляющих его частей, не является организмом в смысле муравейника или термитника. Это всего лишь организация, часть социального механизма. Здесь не может быть никаких ценностей, за исключением тех, что связаны с жизнью и просвещением. Организация не является осознающим себя живым существом. Ее ценности утилитарны и вторичны. Она не хороша сама по себе, она хороша лишь в той степени, в какой предоставляет блага индивидам, являющимся частью коллективного целого. Предоставить организации примат над личностью значит подчинить цель средствам. Что происходит, когда цели подчиняют средствам, превосходно показали Гитлер и Сталин. Под их чудовищным руководством личные цели были подчинены целям организации, причем подчинены насилием и пропагандой, систематическим террором и манипуляцией умами. В более эффективных диктатурах ближайшего будущего насилия, вероятно, будет намного меньше, чем при Гитлере и Сталине. Подданных будущих диктаторов станут безболезненно дрессировать специально обученные социальные инженеры. «Задачи социальной инженерии в наше время, пишет один из восторженных поборников этой новой науки, подобны задачам технической инженерии пятьдесят лет назад. Первая половина двадцатого века была эпохой технической инженерии, а вторая его половина вполне может стать эпохой социальной инженерии». Полагаю, что двадцать первый век станет началом эпохи мировых вождей, воплощением научно обоснованной кастовой системы и дивного нового мира. На вопрос quis custodiet custodes? кто будет охранять охранников, то есть кто будет контролировать новоявленных инженеров? следует незамедлительный и незамысловатый ответ, отрицающий необходимость всякого надзора. Мне кажется, среди докторов социологии укоренилась трогательная вера в то, что они не подвержены развращению властью. Подобно сэру Галахаду эти люди превосходят силой десятерых, потому что они ученые, потратившие шесть тысяч часов на изучение общественных наук.
Увы, высшее образование не является гарантией высшей добродетели или высшей политической мудрости. К этим опасениям этического и психологического свойства надо добавить опасения чисто научного характера. Можем ли мы принять теории, на которых социальные инженеры собираются основывать свою практику и положениями которых они станут оправдывать свои манипуляции человеческими существами? Например, профессор Элтон Мэйо убеждает нас в том, что «стремление человека объединяться на работе с другими людьми является сильной, если не сильнейшей, человеческой чертой». Могу с полной уверенностью утверждать, что это неправда. Некоторые люди действительно обладают таким стремлением, а другие нет. Тут дело в темпераменте и наследственной конституции. Любая социальная организация, основанная на допущении, что «человек» (кто бы ни был этот «человек») всегда желает единения со своими собратьями, превращается для множества реальных людей в прокрустово ложе. И только ампутация или дыбы могут заставить их лечь на него.
Как романтично вводят нас в заблуждение лирические воспевания Средних веков, которыми многие современные теоретики украшают свои труды! «Членство в гильдии, принадлежность к челяди рыцарского замка или к деревенской общине защищали средневекового человека на протяжении всей его жизни и вносили в нее мир и спокойствие». От чего все эти членства и принадлежности защищали его, посмеем мы спросить? Определенно, не от беспощадной жестокости феодального сеньора. Помимо указанного «мира и спокойствия» в течение Средних веков мы видим громадные масштабы хронической подавленности, несчастий и бедствий и страстное возмущение против застывшей иерархической системы, не допускавшей никакого продвижения вверх по социальной лестнице. А для тех, кто был привязан к земле, существовали строгие ограничения, не позволявшие и горизонтальных перемещений в пространстве. Безличные силы перенаселения и чрезмерной организации, а также социальные инженеры, пытающиеся оформить и направить эти силы, толкают нас в новое Средневековье. Это возрождение будет более приемлемым, чем прежнее Средневековье, на фоне применения таких уловок дивного нового мира, как дрессура младенцев, обучение во сне и введение эйфорических снадобий. Однако для большинства мужчин и женщин оно все равно останется видом неприкрытого рабства.