И сейчас такое случается постоянно.
Моя сестра Клэр утверждает, что я намеренно так поступаю, что я таким образом держу людей на расстоянии. В чем-то она, может, и права, но клянусь, что не специально так делаю. Это вырывается из меня без предупреждения, неожиданно, словно сильный чих.
Несколько недель назад ко мне постучался чувак то ли из «Свидетелей Иеговы», то ли из «Евреев за Иисуса», то ли просто фанатик на транквилизаторах, торгующий Богом вразнос, в брошюрах. Он улыбался, словно карикатура на самого себя.
Вы уже впустили Бога в свою жизнь? спросил он.
Пусть катится ко всем чертям.
Чувак блаженно улыбнулся, как будто я похвалил его дерьмовый костюм, купленный в «Джей-Си-Пенни»[8].
Когда-то я думал и чувствовал точно так же, брат мой.
Ты мне не брат, прошипел я. И никогда ты так себя не чувствовал. Если бы ты чувствовал себя так, до сих пор из этого не выбрался бы, потому что такое не проходит. И тогда ты точно не стучал бы в чужие двери с придурочной ухмылкой на роже!
Эй! воскликнул он встревоженно. Отпусти меня!
И я сообразил, что схватил его за галстук и притянул к себе так, что мы очутились нос к носу, и я могу разглядеть капельку собственной слюны, которая брызнула чуваку на подбородок. Я увидел, что парню едва-едва перевалило за двадцать и он насмерть перепугался. Я отпустил его и сказал, чтобы он убирался. Чувак слетел со ступенек, словно собака, получившая пинка. Мне стало его жаль, но тут он заорал: «Ублюдок долбаный!» и показал мне средний палец. Должно быть, это выглядело смешно, но мне давно уже не бывает смешно. По крайней мере, теперь у чувака будет собственная история борьбы, которой он сможет поделиться с другими представителями Господними за кофе с пончиком в их священном офисе.
А на следующий день я пошел в «Хоум Депо» купить лампочек и увидел там парочку примерно моего возраста: они выбирали краску. Девушка была красива и изящна, парень лысоват и коренаст, оба одеты в хаки. Было видно, что они по уши влюблены друг в друга. Они болтали о комнате, которую собирались красить, обсуждали цвет ковра, диван и породу дерева, из которого был сделан шкаф, где у них стоял телевизор. Девушка захватила с собой шнурок для шторы, чтобы подобрать цвет; Хейли сделала бы точно так же. Я глазел на парочку: они показывали друг другу образцы краски, прикладывали их к шнурку для шторы, и я представил, как эти двое, обнявшись, сидят у себя в комнате, оформленной в серо-коричневых тонах, на пепельно-сером диване и смотрят телевизор. Я думал о том, что завтра они могут потерять друг друга, что один из них или оба они могут умереть раньше, чем высохнет краска на стене. Девушка странно посмотрела на меня, и я осознал, что произнес это вслух. Ее супруг шагнул ко мне, словно собирался затеять драку, хотя, кажется, я уже первый начал. Но тут он сунул руку в карман и протянул мне скомканный носовой платок. Я понял, что плачу.
Прошел уже год, и, похоже, мои родные и друзья считают, что срок скорби истек, как будто нужно лишь, чтобы сменились четыре времени года, и после этого можно наливать новое вино в старые мехи, и ты готов снова начать жить. Пора возвращаться к жизни, твердят они. И вот моя мать регулярно звонит и пытается свести меня с очередной девицей, с которой она или кто-то из ее подруг познакомилась в очередной поездке. Но, честное слово, как же надо любить падаль, чтобы пойти на свидание с угрюмым двадцатидевятилетним вдовцом, у которого нет ни нормальной работы, ни мало-мальской цели в жизни? Я представляю себе странных костлявых теток в бесформенных простецких платьях, огромных очках и с целым выводком кошек, с которыми они разговаривают, как с детьми. Или же это унылые, нервно оживленные толстухи с заниженной самооценкой, которые, обливаясь потом, шарят по дну бочки свидания в непрестанных поисках оргазма, не зависящего от прибора, на пальчиковых батарейках. Или разведенки траченные жизнью подозрительные мужененавистницы, которые ищут очередную плевательницу для желчи либо, не помня себя от страха и одиночества, готовы вцепиться в первого, кто захочет разделить с ними ложе и выплаты по закладной. А еще фетишистки вампирши, сосущие кровь скорби, которые жаждут слизать с моего лица слезы и впитать своим распухшим сердцем мою безграничную грусть; эти могли уложить меня в койку раньше, чем я рассчитывал, поэтому я стал ревниво относиться к своей скорби я не очень-то готов ею делиться.
Так что даже если бы я был готов а я не готов, мне все же пришлось бы столкнуться с вечной как мир проблемой: я не собирался вступать ни в один клуб, который мог бы принять меня в свои ряды.
Глава 5
Небо просто издевается надо мной. Сегодня один из тех навязчиво-чудесных весенних дней, которые словно из кожи вон лезут, чтобы быть еще прекраснее настолько, что хочется дать им по морде. Небо ярче, чем имеет право быть: оно оскорбительно, невыносимо голубое такое, что остаться дома значит совершить преступление против человечности. Как будто мне есть куда пойти. Соседи, как один, стригут газоны и подравнивают изгороди, отовсюду доносится механическое шипение крутящихся дождевателей. Чудесный день. Хейли мертва, а мне нечего делать и некуда идти.