Так парень здесь не живет?
Жил раньше, отвечаю я. Это дом его матери.
Послушайте, устало произносит коп. Он мужчина средних лет, с седеющей гусеницей усов и утомленными глазами. Что бы он там ни курил, у него я ничего не нашел. Моя смена вот-вот кончится, и мне совсем не хочется тратить еще час, оформлять парня за глупую драку на стоянке. У меня самого трое сыновей. Сейчас-то он храбрится, крутого из себя корчит, но в патрульной машине плакал и просил отвезти его сюда. Так-то. Я могу забрать парня в участок и записать на него пару-другую правонарушений. Или же вы впустите его в дом и пообещаете мне, что больше это не повторится.
Расс угрюмо таращится на меня, словно это я во всем виноват.
Больше это не повторится, обещаю я.
Вот и ладно.
Коп отпускает Расса, который резко отдергивает руку, бросается в дом и взбегает по лестнице в свою комнату, посмотрев на меня с нескрываемой ненавистью, пронзившей жирный бок моего пьяного ступора, словно гарпун.
Спасибо вам, констебль, благодарю я копа. Он вообще-то хороший парень. Просто у него выдался трудный год.
Так-то оно так, произносит коп и задумчиво трет подбородок. Но он уже не в первый раз попадается.
За что?
Коп пожимает плечами.
Да как обычно. В основном за драку. Ну, мелкое хулиганство. Да и с травкой он явно знаком не понаслышке. Бедолага пошел по дурной дорожке. Я не знаю всю вашу подноготную, но кто-то должен повлиять на него, поговорить с ним и, может быть, отвести к психологу.
Я скажу его отцу, обещаю я.
В следующий раз на парня будет заведено дело.
Понимаю. Еще раз спасибо.
Напоследок офицер скептически смотрит на меня, и я вижу себя его глазами растрепанного, неопрятного, небритого, полупьяного, опухшего. Его скептицизм можно понять.
Примите мои соболезнования. Гибель вашей жены это большое горе, говорит он.
Да, отвечаю я, закрывая за ним дверь. Это большое горе для всех нас.
Наверху Расс забрался под одеяло в темноте комнаты, где когда-то жил. Здесь все осталось таким же, как при нем: ни в этой, ни в других комнатах за год, что прошел со смерти Хейли, я ничего не трогал. Дом похож на стоп-кадр из прошлой жизни, сделанный за секунду до того, как все пошло прахом. Я стою в коридоре, в спину мне бьет свет, моя тень падает на складки и изгибы одеяла Расса, а я пытаюсь придумать, что сказать этому странному, сердитому парню, к которому вроде как должен испытывать родственные чувства.
Я слышу, как ты дышишь, говорит Расс, не отрывая лица от подушки.
Извини, отвечаю я и вхожу в комнату. Так из-за чего ты подрался?
Ни из-за чего. Эти уроды просто начали залупаться.
Они из твоей школы?
Нет, парни были взрослые.
Думаю, под кайфом драться трудновато.
Ага.
Он переворачивается на спину, поднимает голову и ухмыляется.
Ты что, всерьез полагаешь, что обязан прочитать мне лекцию о вреде наркотиков, капитан Джек[2]?
Я вздыхаю.
Вот и я так не думаю, произносит Расс, перекатывается обратно на подушку и ложится лицом на руки. Послушай, у меня была чертовски долгая и трудная ночь, поэтому, если ты не против
Я тоже ее потерял, Расс, говорю я.
До меня доносится странный звук непонятно, то ли Расс насмешливо фыркнул, то ли глухо всхлипнул.
Закрой дверь с той стороны, шепчет он.
Ты не знаешь, когда тебе суждено умереть, но, быть может, какая-то часть тебя на клеточном уровне осознает, что пошел обратный отсчет, и строит планы, потому что в последнюю свою ночь Хейли облачилась в кроваво-красное обтягивающее платье с глубоким декольте, чем несказанно меня удивила. Она как будто знала, что должно случиться, понимала, что это наша с ней последняя ночь, и была полна решимости не превратиться в блеклое воспоминание.
Я не мог оторвать от нее глаз, взгляд дольше обычного задерживался на знакомых изгибах и очертаниях ее тела, все еще стройного и сильного, несмотря на рождение ребенка и почти сорок прожитых лет. Я разглядывал мягкие ямочки над обнаженными ключицами, ее шелковистую белую кожу и хотел Хейли так, как редко хочешь женщину, с которой спишь вот уже три года. Я поймал себя на том, что обдумываю, как нам лучше улизнуть из-за стола и по-быстрому перепихнуться в туалете. Представил себе, как мы с Хейли хихикаем над собственной смелостью в перерыве между жадными поцелуями в тесной кабинке. Я прижимаю Хейли к стене, задрав до талии подол ее красного платья; она обвивает меня стройными голыми ногами, и я вхожу в нее. Вот что бывает, когда долго живешь один и смотришь фильмы по лучшим кабельным каналам.
От этих фантазий я ощутил некоторое неудобство в скрытой под столом части тела, но, даже несмотря на это, знал, что ничего не получится. Во-первых, нам обоим никак не удалось бы незаметно улизнуть. Во-вторых, мне было двадцать восемь, Хейли почти сорок, и хотя мне нравилось думать, что в нашей сексуальной жизни все хорошо ну, почти наверняка, перепих в общественных туалетах все-таки уже вышел из нашего репертуара. Впрочем, он никогда в него и не входил, потому как я боюсь подцепить какую-нибудь гадость и вряд ли смогу кончить, зная, что вокруг кишмя кишат бактерии.
По дороге домой моя рука скользила по гладкой кремовой коже обнаженного бедра Хейли, забираясь все выше и выше, и когда мы заехали в гараж, Хейли уже вовсю орудовала у меня в трусах. В темноте я задрал ей платье, наклонил ее на капот, еще горячий и слегка вибрирующий, и вскоре мы тоже распалились и задрожали. Мы снова выглядели подростками разве что теперь все умели, да и машина была наша.