Паук задумчиво рассматривал меня. Отсветы огня бросали на его лицо теплые блики, смягчая жесткие черты. Выдвинув ящик стола, главный дознаватель вынул тонкую папку. Она опустилась на столешницу с глухим хлопком, и от удара листы выскользнули из кожаного переплета.
Твое дело, коротко пояснил Паук. Посмотри.
Подрагивающими пальцами я потянулась к папке. Достала пожелтевшие от времени бумаги, пробежалась глазами по немногочисленным официальным документам. Всего несколько тонких листов гораздо меньше, чем должно было бы быть в деле об убийстве представителя первой семьи Ромилии.
«Применено летальное ментальное воздействие следы зафиксированы. Подлинность данных заверена лично верховным обвинителем Иллирии. Приговор оглашен обжалованию и апелляции не подлежит».
Больше половины и без того скудного текста оказалось тщательным образом вымарано. В деле не осталось имен даже мое собственное было сокращено до «Я. А.». Не упоминалось ни названий, ни дат, ни улик вроде стилета, которым была расцарапана моя шея. Не было ни слова о жертве. Сейчас, восемь лет спустя, по сохранившимся в папке бумагам можно было подумать, что я действительно по собственной воле убила неизвестного, чье имя было стыдливо скрыто под сплошной черной затирающей печатью. Не защищаясь нападая.
Я подняла взгляд на Паука, не понимая совершенно не понимая, как после всего, что он смог узнать из этого дела, он решился поверить моим словам.
Расскажи, что на самом деле произошло тогда, поймав мой взгляд, тихо попросил он. Что случилось восемь лет назад на балу-маскараде в доме Бальдасарре Астерио? Что сделал Витторио Меньяри?
В его глазах, по-кошачьи желтых в свете камина, было что-то такое, что казалось сейчас он наклонится ближе и возьмет порывисто мою руку, сожмет пальцы с молчаливым страстным отчаянием, умоляя раскрыться, впустить его. Я словно бы знала ему нужно меня чувствовать. Именно с той полнотой, которую дает прикосновение, контакт обнаженной кожи с обнаженной кожей.
Пожалуйста, произнес он одними губами, но в моем сознании это прозвучало оглушительно громко. Я устал гадать. Устал заполнять многозначительные паузы, читать между строк, искать правду в паутине лжи, которой опутана Веньятта Твоя Веньятта. Я хочу услышать правду. Что произошло тогда, Янитта? Что скрывают затирающие печати в твоем деле?
Я
Невысказанные слова горьким комом стояли в горле, просились наружу, но страх и стыд, привычно сильные, не давали разомкнуть губы. Я не знала, как рассказать ему, Пауку, чьи взгляды, полные темной южной страсти, иногда так смущали меня, пробуждая внутри что-то неизведанное и робкое, о том, что Витторио Меньяри пытался сделать со мной тогда. И что я сделала с ним. О том, что, как иногда казалось, я давно пережила и забыла, спрятавшись в холодных стенах Бьянкини, стараясь не думать о крови, что брызнула мне на руки, на платье, когда Витторио, пошатнувшись от силы моей ментальной атаки, резко побледнел, схватившись за горло, и его насмешливые полные губы окрасились алым
Я не могла этого рассказать.
Он напал на меня. Я защитилась.
Паук смотрел на меня, ожидая продолжения. Черная энергия в нем замерла, сжавшись в одну пульсирующую точку, готовая развернуться разрушительно сильным взрывом, и я зажмурилась, не в силах смотреть ему в глаза.
Почему-то это было больно.
Серебристые нити магии потянулись от моих пальцев, видимые даже сквозь сомкнутые веки. Рассказать я не могла, но могла показать.
Неясные образы, так долго преследовавшие меня в кошмарах, воплощались в жизнь в полумраке кабинета судебного архива. Девушка, замершая полусклоненной, ленты на туфельках Мужчина, с глумливой жестокостью давящий ей на макушку. Белозубая ухмылка, сверкнувшая из тени, куда отбросила нападавшего моя сила «убивать людей ужасно сложно». Тусклый блеск лезвия стилета, прижатого к шее.
И ментальная магия. Невидимая глазу, но вместе с тем ощутимая, заметная. Сейчас я могла нарисовать ее, обозначить тонкими энергетическими линиями нити, потянувшиеся к серебристой фигурке девушки из прошлого, опутавшие ее тело паутиной лживых обещаний. «Расслабься, Яни. Я буду хорошим».
И тогда во мне что-то пробудилось, негромко произнесла я. Сила, прежде едва ощутимая, но всю мою жизнь дремавшая внутри.
Ослепительно-белая вспышка молнией разрезала полумрак. Призрачная фигура Витторио Меньяри дрогнула, породистое лицо исказила уродливая гримаса боли. Полные губы приоткрылись в изумлении, пальцы потянулись к лицу. В уголке губ засияла густая светящаяся белая капля. Одна, другая Витторио пошатнулся и медленно повалился вперед, неловко выставив перед собой руки, перепачканные в серебристой крови.
Иллюзия померкла.
А дальше? Что было дальше?
Я обхватила себя руками за плечи. Ни разгоравшийся камин, ни вино не помогали согреться.
Я я не помню. Я очнулась в янтарном зале, в толпе гостей. И все взгляды были устремлены на меня на сбившуюся прическу, на разорванное платье, забрызганное кровью. А потом пришли законники. След ментального воздействия был снят, зафиксирован и подтвержден. Сказали, что я убила человека Витторио. Меня осудили. Отец ни один Астерио не появился в зале суда, когда оглашали приговор. Это значило, что я виновна без оправданий. Но вот что Подняв голову, я посмотрела Пауку прямо в глаза. Страх увидеть презрение и отторжение в ответном взгляде отступил, сменившись холодной решимостью. Как специалист по ментальной магии, выращенный и обученный под нужды отдела магического контроля, сейчас я могу точно сказать: нет ни малейшего шанса, что Витторио Меньяри перенес ментальное воздействие такой силы без последствий, если только он сам не менталист. Но он жив и относительно разумен, и одно это веская причина его подозревать. Хотя как вы сами сказали, показания осужденной преступницы, из дела которой волей верховного обвинителя затерты все подробности, не будут иметь веса в суде. Так что