Указания были прямыми и точными, но все равно оставляли место для некоторой доли сомнения. Понятное дело, Кауфман не мог всего предвидеть. Послу Аксакову и ротмистру Тельнову следовало определиться на местах.
То, что Кауфман выбрал нас, выглядело логичным и вопросов не вызывало. По традиции, дипломатические миссии охраняли казаки, как правило, Уральцы или Оренбурцы. Они ребята бравые, и заслужили полное доверие, но все же Александрийские гусары выглядят куда представительней.
Не стану скрывать, дело нам предстоит тяжелое, а в чем-то даже опасное, невысокий, склонный к полноте, Аксаков встал и неторопливо прошелся от окна к двери. Предыдущее посольство в Бухару не только столкнулась с непреодолимыми трудностями, но и просидело в неволе семь месяцев. Нам лучше рассчитывать на плохой прием, а там как Бог даст!
Также вам надлежит собирать все возможные сведения о силе противника, численности гарнизонов, силе крепостей и состоянии дорог, негромко добавил фон Ливен. Он говорил с ленцой, поглядывая в окно, и вид имел такой, словно хотел показать, что плевать ему на все эти сведения и на всю эту Азию. Казалось, подполковник лишь поставил «галочку», где надо, и на том успокоился. Результат его не особо-то и волновал.
Так точно, будем наблюдать! гаркнул Тельнов. Изображая тупого службиста, он ясно показывал фон Ливену, что на самом деле про него думает. Мы с Андреем незаметно переглянулись, но мысли свои оставили при себе.
1 декабря 1867 г., отслужив молебен в недавно построенной церкви, посольство во главе с Аксаковым покинуло Ташкент. С нами ехал секретарь посла Егоров, доктор Покрышкин и переводчик, которым назначили Петра Пашино, чему я был только рад. При миссии, кроме трех десятков гусар, состояло восемь джигитов, слуги, проводники, погонщик, а также сорок верблюдов, везущих подарки, запасы еды и все самое необходимое.
Пашино* внешний вид Пашино взят из его же книги «Туркестанский край в 1866 г».
Глава 12
Из Ташкента двадцать верст дорога шла садами, а затем побежала вдоль правого берега быстрого Чирчика, миновав укрепление Чиназ. Переправа через Сыр так часто называют Сырдарью, держал ташкентский негоциант еврейского происхождения по имени Шарофей, который договорился с администрацией, что будет платить налог в виде десяти тысяч рублей в год. И для него подобное все равно оказалось выгодно люди переправлялись здесь безостановочно.
Дальше начиналась Голодная Степь неприветливой, пустынное и безводное пространство с практически полным отсутствием серьезной растительности.
В Джизаке посольство передохнуло, воспользовавшись гостеприимством полковника Абрамова. К тому же, именно тут стоял наш второй эскадрон. Мы с радостью повидались с товарищами, обмениваясь последними новостями.
Джизак выглядел уныло. Местные киргизы и сарты отличались детским простодушием, открытым нравом. Русские вызывали их интерес, особенно гусары. Понятное дело, со стороны мы смотрелись весьма колоритно. Началась зима, и гусары смерти вновь надели черную форму. Местные нас по каким-то причинам побаивались и, несмотря на любопытство, поглядывали настороженно.
По ночам подмораживало. Но у гусар нашлось замечательное средство, чтобы «согреть тело и возрадоваться душой». Оно называлось «жженка».
Во всем полку мастером по ее изготовлению считался ротмистр Тельнов. Он и ранее, в Чугуеве, Уральских и Оренбургских степях баловал нас этим напитком.
Денщики приносили металлический котелок или казан и ставили его на поднос. Многоопытный Тельнов скрещивал над сосудом две обнаженные сабли, на середину которых утверждал глыбу сахара и основательно обливал ее прозрачно-золотистым коньяком. Иной раз коньяк заменялся ромом. Понятное дело, пили мы не дорогущий французский коньяк, а кизлярский, а еще чаще использовали относительно дешевое «кузнецовское» бренди. Затем ротмистр засыпал в сосуд две растолчённые горсти ванили и поджигал коньяк, занимавшийся синеватым пламенем.
Во всем полку мастером по ее изготовлению считался ротмистр Тельнов. Он и ранее, в Чугуеве, Уральских и Оренбургских степях баловал нас этим напитком.
Денщики приносили металлический котелок или казан и ставили его на поднос. Многоопытный Тельнов скрещивал над сосудом две обнаженные сабли, на середину которых утверждал глыбу сахара и основательно обливал ее прозрачно-золотистым коньяком. Иной раз коньяк заменялся ромом. Понятное дело, пили мы не дорогущий французский коньяк, а кизлярский, а еще чаще использовали относительно дешевое «кузнецовское» бренди. Затем ротмистр засыпал в сосуд две растолчённые горсти ванили и поджигал коньяк, занимавшийся синеватым пламенем.
В ночи, когда от костра по лицам гуляли тени и отсветы, пламя в казане набирало силу. Трепетные огненные языки обвивали клинки и лизали бока сахарной глыбе. Сахар плавился и с шипением тёк вниз. Тельнов брал две или три бутылки красного вина и осторожно, чтобы не погасить пламени, начинал поливать глыбу, мешая смесь большой суповой ложкой.
Поднимался благородный горячий запах коньячных и винных спиртов. Некрасов не выдерживал, и первым начинал запевать, а я с удовольствием присоединялся.