Это была самая компактная и самая спокойная конференция. Во-первых, на ней отказались присутствовать представители лейбористской партии, ни Эттли, входивший в комиссию Саймона, ни МакДональд и его представители в этой конференции участия не принимали, чтобы не усугублять начавшиеся внутрипартийные противоречия. Во-вторых, на эту сессию не были приглашены члены Индийского национального конгресса. Многие из них, в т. ч. и Ганди, были арестованы новым вице-королем Виллингдоном, который не обладал терпением и хитростью Ирвина, и кампании гражданского неповиновения быстро прекратил насильственным методом. Не было на новой сессии и индийских князей, даже магараджи Альвара, успевшего и на Сэма Хора произвести неизгладимое впечатление заявлениями о том, что произошел от бога Солнца. Из индийских политиков на ней присутствовал уже знакомый нам Сапру и еще тридцать с лишним делегатов. Князья вновь начали колебания относительно проекта Всеиндийской федерации, было понятно, что какие бы законы ни принимала теперь британская власть, провести их в жизнь в Индии будет крайне затруднительно. Тем не менее, как вспоминал Сэм Хор: «Конференция была завершена после пяти недель заседаний, и я мог без задержки начать следующую стадию подготовку Белой книги, излагающей предложения по круглому столу и по совместному комитету Палаты общин и Палаты лордов, чтобы рассмотреть их. Белая книга была издана в течение трех месяцев после окончания конференции. Это придало жизни сухим костям, оставленным после нескольких лет непрерывающегося обсуждения. Те двести параграфов, содержавшихся в ней, представляли максимум соглашения, какое возможно было заключить между всеми группами индийцев и британцами»300.
Белая книга вышла в свет в марте 1933 г., тогда же и начал работу совместный парламентский комитет, состоявший из шестнадцати участников из каждой палаты, представителей всех партий, а также двадцати представителей британской Индии и экспертов из индийских штатов. Барон Ирвин вошел в него как представитель консервативного крыла Палаты лордов. Комитет заседал вплоть до ноября 1934 г., и по вопросам его работы Ирвин с большим энтузиазмом выступал в Парламенте: «Я признаюсь, что, когда недолго был в Индии, сформировал определенное представление. Представление, поддержанное всем моим прочтением имперской конституционной истории: как только политическое сознание пробудилось, любая структура обязана испытать недостаток политической стабильности и, как можно ожидать, долгое время не будет опираться на согласие»301.
Приходилось Ирвину говорить и о собственном прошлом, в частности, о нашумевшем заявлении о статусе доминиона: «Полагаю, что я или кто-либо еще, кого когда-либо призовут представлять короля в Индии, не может надеяться объяснить индийцам привилегию и обязанность быть лояльными короне и Британской империи, если он не в состоянии уверить их, что мы делаем все, чтобы Индия соответствовала этому статусу, несомненно, равному любому другому самоуправляющемуся доминиону»302.
Помимо дел в министерстве образования, в Кабинете и в парламентском комитете по индийскому вопросу, на плечи Ирвина осенью 1933 г. легли еще и новые обязанности канцлера Оксфордского университета. Это было признанием его академической карьеры. Он был избран в отсутствие любых других кандидатов и приведен к присяге в Шелдонском театре. Церемония проводилась на латыни, с которой у Ирвина всегда были проблемы, но тем не менее он принес подобающую присягу. Одетый в черную, расшитую золотом мантию, которую нес его сын и наследник Чарльз, Ирвин был награжден соответствующими знаками отличия и выступил с речью, в которой отдал должное предыдущему канцлеру лорду Грею и выразил мысль о том, что нужно «избегать безрассудства и необузданности, которые часто узурпируют слово свобода и подвергают нас опасности погибнуть у ног диктатора или от рук революционеров»303. Кроме академической работы, у Ирвина был ряд и религиозных выступлений. Его отец, лорд Чарльз, произнес свою последнюю публичную речь в 1931 г., на собрании Английского церковного союза в Вестминстере, он критиковал разнообразие в манере произнесения мессы и решительно призывал к католическому единству, к тому воссоединению, о котором никогда не переставал молиться: «Разве невозможно преодолеть эти большие трудности, которые так долго отделяли Англию от Римского Престола? По благословению Божьему, для каждого из нас было бы привилегией участвовать в такой славной работе»304. Летом 1933 г. его сын был приглашен на празднование столетия Оксфордского движения, проведенного в Альберт-холле Англо-католическим конгрессом. Ирвин в своей речи разъяснял силу религиозной веры в общественной жизни и осудил попытки противопоставить евангелистское Возрождение Оксфордскому движению, полагая, скорее, что они должны рассматриваться как дополняющие друг друга.
Лорд Чарльз сделал последний рывок: он помог объединиться Английскому церковному союзу, который много лет возглавлял сам, и Англо-католическому конгрессу. Это было лучшим признанием его деятельности, но в январе 1934 г. в возрасте 94 лет он умер. В течение 1933 г. было ясно, что к этому так или иначе все движется. Лорд Чарльз приезжал в Гэрроуби и даже ездил на пони, а также позировал вместе с сыном и старшим внуком для картины в охотничьем костюме, позже написав: «Я надеюсь, что ты не слишком много стыдился моей внешности, но я думаю, что это было триумфом натянуть на меня костюм вообще»305. Это был последний проблеск угасающего сознания. Вскоре лорд Галифакс стал заговариваться, просил отнести его на стуле к морю, полагая, что он находится в Девоншире вместе со своей женой, а не дома в Хиклтоне. 19 января, после причастия, он прошептал своей дочери Агнес: «Я волнуюсь о моих грехах»306 и навсегда оставил этот мир.