Однако для нас важен сам факт упоминания о наблюдении за высшим командным и политическим составом Балтфлота, поскольку особисты, поддержанные представителем Центра в лице начальника следственного отделения ОО ВЧК В. Фельдмана, видели, что поведение Ф. Раскольникова и приближенных к нему комиссаров может послужить детонатором мятежа. У нас нет оснований обвинять низовые особистские звенья в том, что они не смогли подняться в своих оценках ситуации до высот Центрального комитета РКП(б), до осознания глубинных причин социально-политического кризиса в стране, воплощением которых и стало явление под названием «Кронштадт 1921 г.»
Вслед за Л. Троцким автор упомянутой выше статьи вновь указывает, как на причину мятежа, на подрывную работу эсеров и анархистов, ячейки которых на кораблях якобы существовали еще с 1920 г., а чекисты не обращали на них внимания. Правда, объективности ради отметим, что автор статьи говорит и о роли Ф. Раскольникова, который «помогает разложению флота путем ведения неправильной политической и тактической линии (участие в дискуссии на стороне Троцкого, отпуска, вербовка личного состава и поведение в своей личной жизни прислуга, излишний комфорт лиц, окружающих его)».
Находим мы в статье и упоминание о постепенном снижении интенсивности и качества политической работы в воинских частях и на кораблях, которая, в конечном итоге, «совсем замирает».
Данные утверждения автора не что иное, как повторение выводов особиста В. Фельдмана, в силу ряда объективных, а скорее субъективных причин оставшихся на бумаге. Только комплекс политических, экономических, организационно-штатных и конечно же чекистских мер, будучи незамедлительно проведенным в жизнь, мог бы предотвратить мятеж.
Еще в одном необходимо разобраться, рассматривая кронштадтские события в свете действий органов ВЧК по контролю за политической лояльностью войск. Как могло произойти, что отдельные воинские подразделения отказались воевать против мятежников?
После открытия доступа к ранее засекреченным фондам партийных и государственных архивов, снятия статуса «грифованных» с ряда дел отечественных спецслужб исследователи обнаружили многочисленные факты расстрелов не только захваченных мятежников, но и прибывших на подавление восстания красноармейцев.
Командование и особые отделения вынуждены были принимать самые жесткие меры с целью не допустить разложения воинских частей, направляемых для кронштадтской операции. Что говорить о настроениях красноармейцев, если даже курсанты петроградской пехотной школы, считавшиеся ранее наиболее надежными, проявляли колебания. Среди них усиливалось дезертирство, целыми группами они бежали с поля боя, распространяли ложные слухи, подрывающие боеспособность других частей. Выездной сессией Петроградского окружного военного трибунала четыре курсанта были расстреляны, еще четверо присуждены к трем годам штрафного батальона.
Однако, самым тяжелым ударом для военного руководства операцией и в частности для М. Тухачевского как командующего Западным фронтом и одновременно 7-й армией, стали волнения в частях 27-й стрелковой дивизии. Подобно Первой конной армии и бригаде Котовского, 27-я дивизия была одним из самых боеспособных и надежных соединений РККА. Она прославилась в боях Гражданской войны на Восточном фронте, доблестно воевала с поляками. И все это время под началом командарма, а затем командующего фронтом М. Тухачевского. Именно он, как утверждает доктор исторических наук С. Минаков, выбрал эту дивизию для проведения Кронштадтской операции. «Это было надежное соединение, пишет С. Минаков, это была «его гвардия».
А вот какую оценку воинским частям дивизии дал 14 марта 1921 г. уполномоченный информационной части особого отделения В. Насонов: «Настроение прибывших частей неблагонадежное, красноармейцы открыто все заявляют, что против Кронштадта и матросов наступать не пойдем а если 27-я дивизия не пойдет, то не пойдет никто».
Подразделения Невельского и Минского полков выразили и свое отношение к командованию, отказавшись приветствовать командующего Южной группой войск А. Седякина и начальника сводной дивизии П. Дыбенко.
Исключительно опасную обстановку рисует в своем докладе руководству начальник временного Особого отдела Южной группы войск А. Николаев. Он сообщил, что бригада, состоящая из Минского, Оршанского и Невельского полков, к бою не способна. Минский полк пришлось разоружить. По сведениям чекистов, Невельский и Оршанский полки готовы восстать против командования. «Возможно, будет схватка» заключал он.
На следующий день, 15 марта 1921 г., А. Николаев сообщил о разоружении всех бунтующих полков. Было арестовано не менее 50 человек зачинщиков, и на этот же день назначен суд над ними. Чрезвычайная революционная тройка особого отдела приговорила: «арестованных шкурников и провокаторов расстрелять».
Без жестоких и незамедлительно приводимых в исполнение приговоров обойтись было уже нельзя.
Командующий 7-й армией издал приказ по войскам, где говорилось, что «Советская власть разоружением и арестом этих полков показала, что в Красной Армии она не допустит ни отсутствия дисциплины, ни измены. Все провокаторы и шептуны жестоко поплатились за свою контрреволюционную деятельность».