Чем больше возникало проблем, тем больше появлялось новых нарушителей спокойствия. Оппозиционеры-хуту всех мастей начали обретать свои рупоры и добиваться внимания западных правительств, чьи финансовые вливания покрывали около 60% годового бюджета Руанды. Момент был выбран идеально. Вслед за падением Берлинской стены в ноябре 1989 г. в том же месяце, когда уволили с работы Одетту, победившие в «холодной войне» державы Западной Европы и Северной Америки начали предъявлять требования показательной демократизации к своим ставленникам африканским режимам. Без запугивания не обходилось, но после встречи со своим главным иностранным покровителем, президентом Франции Франсуа Миттераном, Хабьяримана в июне 1990 г. неожиданно объявил, что пришло время создать в Руанде многопартийную политическую систему.
Радость по поводу реформ со стороны Хабьяриманы была явно напускной он капитулировал перед угрозами иностранцев, и перспектива открытого соревнования за власть вызвала в Руанде отнюдь не чувства облегчения и энтузиазма, а широко распространившуюся тревогу. Всем было ясно, что «северозападники», которые зависели от власти Хабьяриманы и от которых все больше зависела его власть, вряд ли с готовностью поделятся с остальными своими избирателями. В то время как Хабьяримана публично говорил о политической открытости, хватка аказу на государственном механизме сжималась все теснее. Поскольку маховик репрессий раскручивался прямо пропорционально угрозе перемен, ряд главных сторонников реформ эмигрировали, предпочтя изгнание.
А потом днем 1 октября 1990 г. армия мятежников, называвших себя Руандийским патриотическим фронтом, вторглась на северо-запад Руанды с территории Уганды, объявив войну режиму Хабьяриманы и пропагандируя политическую программу, которая призывала положить конец тирании, коррупции и идеологии недопущения, «которая порождает беженцев».
* * *Любая война нетрадиционна по-своему. Проявления нетрадиционности «Власти хуту» не заставили себя долго ждать. Вторжение РПФ началось с того, что пять десятков боевиков пересекли границу, и хотя за ними вскоре последовали сотни, поле битвы было четко ограничено клочком земли в национальном парке на северо-западе. Тем, кому хотелось сразиться с РПФ, нужно было всего-навсего отправиться к линии фронта. Но вечером 4 октября через трое суток после начала вторжения вокруг Кигали и в самом городе раздавалась массированная стрельба. Утром правительство объявило, что успешно подавило попытку мятежников захватить столицу. Это была ложь. Никакого сражения не было. Пальба была уловкой, и цель ее была проста: преувеличить угрозу Руанде и создать впечатление, что сообщники бунтовщиков просочились в страну, проникнув до самого ее сердца.
Вторжение РПФ вручило олигархии Хабьяриманы лучшее на тот момент оружие против плюрализма: объединяющий призрак общего врага. Следуя логике государственной идеологии что личность равна политике, а политика равна личности, все тутси стали считаться «сообщниками» РПФ, а на хуту, которые не разделяли этот взгляд, стали смотреть как на «тутсилюбивых» предателей. Клика Хабьяриманы не хотела приграничной войны, но с готовностью приветствовала всенародное смятение как предлог для того, чтобы устроить облаву на «внутренних врагов». Списки были составлены загодя: образованные тутси, процветающие тутси, выезжавшие за границу тутси были в числе первых, кого предстояло арестовать. В придачу к ним были отобраны и хуту, которые по той или иной причине считались идущими не в ногу с режимом.
Мужу Одетты, Жан-Батисту, позвонил помощник президента, который сказал: «Мы знаем, что ты хуту, но ты очень близок к этим тутси из-за своей жены. Если любишь свою семью, скажи этим тутси, чтобы написали президенту письмо с признанием, что совершали акты предательства на стороне РПФ». И продиктовал образец письма. Жан-Батист возразил, что его друзья не имеют ничего общего с РПФ, и это было правдой. До первого удара РПФ почти никто из тех, кто не входил в его ряды, не знали о существовании такой организации. Но Хабьяримана не раз выражал опасения, что руандийцы, служащие в угандийской армии, злоумышляют против него, и вторжение РПФ действительно сопровождалось массовым дезертирством из рядов угандийской армии. В понимании Хабьяриманы и его окружения это было доказательством того, что любой, кого они подозревали, был уже в силу самого этого подозрения вражеским агентом.
Жан-Батист сказал своему собеседнику, что не имеет никаких контактов с изгнанниками. Одетта не понимала, почему его после этого оставили в покое: в октябре и ноябре 1990 г. было арестовано десять тысяч человек. Но случались и ошибки. Например, когда в больницу прислали группу с приказом арестовать Одетту, арестована была не та женщина.
Я получила обратно свою работу, рассказывала Одетта. У меня была коллега, моя тезка. Она была хуту и уверяла их, что она не я, но она была гораздо выше меня ростом, и они сказали: «Есть только одна женщина-врач по имени Одетта». Ее посадили в тюрьму и пытали, а в 1994 г. ее снова по ошибке приняли за тутси и убили.