Доктор Элиэль Нтаки оказался полноватым словоохотливым человеком с поразительно выпученными глазами. На запястье у него был «ролекс» с малахитовым циферблатом, одет он был в белую сорочку с экстравагантным жилетом ручной работы. Пока он вез меня и Горза-Гонгору в «Кантри-клуб» в своем «Шевроле Субурбан», убранство которого напоминало скорее светскую гостиную, дополненную телевизором и видеоплеером, доктор с живой заинтересованностью говорил о подготовке российского президента Бориса Ельцина к операции на открытом сердце. Доктор Элиэль Нтаки лично присматривал за внутривенными капельницами для пациентов с операциями на открытом сердце. Он разделял мнение своей жены о том, что любые обвинения против его отца были результатом характерной для Руанды классовой зависти и ненависти.
Они видят в нас людей богатых и хорошо образованных, говорил он. И для них это нестерпимо.
Он рассказал мне, что его семья владела в Кибуе участком в 500 акров[4] земли королевские масштабы для Руанды, с кофейными и банановыми плантациями, множеством голов крупного рогатого скота «и всякими прочими приятными руандийскими штучками».
Вот отец, заявил он, три сына которого стали врачами, а двое других детей работают в международных финансах. И это в стране, где в 1960х годах не было ни единого человека с дипломом бакалавра! Конечно, все его ненавидят и хотят уничтожить.
Мы обедали, сидя у окна с видом на площадку для игры в гольф. Доктор Нтаки продолжал говорить о руандийской политике. Он не использовал слово «геноцид», говорил только о «хаосе» (это слово он повторил трижды подряд), во время которого каждый сам за себя и пытается спасти только собственную шкуру. И тутси начали все это, подчеркнул он, убив президента. Я напомнил ему, что не было никаких доказательств, связывающих тутси с убийцами; что на самом деле геноцид был тщательно спланирован экстремистами-хуту, которые запустили его в действие уже через какой-то час после гибели президента. Доктор Нтаки этот довод проигнорировал.
Если бы президента Кеннеди в этой стране убил чернокожий, возразил он, американское население наверняка поубивало бы всех черных.
Адвокат Горза-Гонгора понаблюдал, как я записываю это абсурдное утверждение в свой блокнот, и нарушил молчание:
Вы говорите «истребление», вы говорите «систематическое», вы говорите «геноцид», заговорил он, обращаясь ко мне. А это всего лишь теория, и мне кажется, вы проделали весь этот путь до Ларедо, чтобы уцепиться за моего клиента как за хитрое доказательство этой теории.
Нет, возразил я, я приехал потому, что служитель Божий был обвинен в том, что обрек на смерть половину своих прихожан, своих единоверцев, просто потому, что их от рождения называли тутси.
И каковы доказательства? вопросил Горза-Гонгора. Свидетели, видевшие это собственными глазами? Он хохотнул. Так и любой может сказать, что он видел все что угодно.
Доктор Элиэль Нтаки пошел еще дальше: он обнаружил здесь заговор.
Все эти свидетели орудия правительства. Если они не будут говорить то, чего хочет новое правительство, их убьют.
И все же Нтаки сказал, что, несмотря на советы адвоката, его отец озабочен вопросом своей чести и желает поговорить со мной.
Пастор считает, что молчание выглядит как чувство вины, пояснил Горза-Гонгора. А молчание это мир.
Уходя из кантри-клуба, я спросил Элиэля Нтаки, были ли у него когда-нибудь сомнения в невиновности отца. Он ответил:
Разумеется. Но Запнулся и спустя секунду спросил уже меня: А У ВАС ЕСТЬ ОТЕЦ? ТАК ВОТ, Я БУДУ ЗАЩИЩАТЬ ЕГО ВСЕМИ СРЕДСТВАМИ, КАКИЕ У МЕНЯ ЕСТЬ.
Пастор считает, что молчание выглядит как чувство вины, пояснил Горза-Гонгора. А молчание это мир.
Уходя из кантри-клуба, я спросил Элиэля Нтаки, были ли у него когда-нибудь сомнения в невиновности отца. Он ответил:
Разумеется. Но Запнулся и спустя секунду спросил уже меня: А У ВАС ЕСТЬ ОТЕЦ? ТАК ВОТ, Я БУДУ ЗАЩИЩАТЬ ЕГО ВСЕМИ СРЕДСТВАМИ, КАКИЕ У МЕНЯ ЕСТЬ.
* * *Пастор Элизафан Нтакирутимана был человеком суровой сдержанности. Он сидел в кресле с подголовником в гостиной доктора, сжимая руками лежавшую у него на коленях папку из манильской бумаги. На его седых волосах была серая шапочка. Он был одет в серую рубашку с черными подтяжками, черные брюки, черные ботинки с квадратными носами. На носу очки в металлической, почти квадратной оправе. Он говорил на киньяруанде своем родном языке, а его сын переводил. Пастор промолвил:
Они говорят, что я убивал людей. Восемь тысяч человек.
Это число примерно вчетверо больше того, что я слышал раньше. Голос пастора был полон гневного недоумения:
Это стопроцентная чистая ложь! Я никаких людей не убивал. Я никогда не велел никому никого убивать. Я не мог делать такие вещи.
Когда в Кигали начался «хаос», объяснял пастор, он не думал, что его волна достигнет Мугонеро, и когда тутси начали собираться в больнице, он, по его уверениям, стал спрашивать их, зачем они это делают. Примерно через неделю, говорил он, там скопилось столько беженцев, что «это уже становилось несколько странным». Поэтому пастор и его сын хотели устроить митинг, чтобы решить вопрос, «что нам делать». Но в этот момент для защиты больницы приехали двое полицейских, и, по его словам, «мы не стали устраивать этот митинг, потому что они сделали это без всяких просьб с нашей стороны».