Филипп Гуревич
Мы вынуждены сообщить вам, что завтра нас и нашу семью убьют. Истории из Руанды
Моим родителям
Децимация означает убийство каждого десятого жителя и за весну и начало лета 1994 г. программа массовых убийств сократила население Республики Руанда на одну десятую. Хотя это истребление было «низкотехнологичным» в основном убивали с помощью мачете, проведено оно было с головокружительной быстротой: из прежнего числа жителей, составлявшего около 7,5 миллиона, по крайней мере 800 тысяч человек были убиты за каких-то сто дней. Сами руандийцы нередко говорят о миллионе смертей и, возможно, их сведения точнее. Это было наиболее эффективное массовое истребление со времен бомбардировок Хиросимы и Нагасаки.
Введение
В небольшом южном горном городе Гиконгоро вечером отключили электричество; бар «Гест Хаус» был освещен полудюжиной свечей, и в глазах трех солдат, пригласивших меня выпить пива, метались блики оттенка красного апельсина. Единственный бокал передавался по кругу, и мне предстояло отпить из него последним ритуал, показывающий, что травить гостя не собираются. Солдаты были слишком пьяны для беседы, но затесавшийся в их компанию штатский, мужчина в блестящем черном тренировочном костюме, похоже, был полон решимости продемонстрировать свою трезвость. Он сидел с напряженно выпрямленной спиной, сложив руки на груди, и глаза его застыли в жестком прищуре, высокомерном и оценивающем. Он спросил, как меня зовут, на жестком, невыразительном «роботизированном» английском, точно и резко выговаривая каждый слог.
Я ответил:
Филипп.
Ага! Он сжал мою ладонь. Как у Чарльза Диккенса.
Там был Пип, поправил я.
«Большие надежды», старательно выговорил он. Выпустил мою руку. Поджал губы и уставился на меня серьезным, без тени юмора взглядом. Я пигмей из джунглей. Но я учился английскому у англиканского епископа.
Свое имя он так и не назвал. Солдат, сидевший рядом со мной, который все клонился вперед, опираясь на магазин своего автомата, перевернутого «кверху брюхом», вдруг задремал и сложился пополам, потом вздрогнул, проснулся, улыбнулся и глотнул еще пива. Пигмей не обратил на него внимания.
У меня есть убеждение, объявил он. Я верю в принцип хомо сапиенс. Ты меня понимаешь?
Я рискнул высказать догадку:
Вы имеете в виду, что все человечество единое целое?
Такова моя теория, кивнул пигмей. Таков мой принцип. Но у меня есть проблема. Я должен жениться на белой женщине.
Ну почему бы и нет пожал я плечами. Потом, немного подумав, добавил: Но зачем, раз уж все мы одинаковы? Кому какое дело, какого цвета кожа у вашей жены?
Она должна быть белой, сказал пигмей. Только белая женщина способна понять мой универсальный принцип хомо сапиенс. Я не должен жениться на негритянке. Неподдельное отвращение, с которым он произнес последнее слово, побудило меня согласиться с ним (ради этой самой будущей жены). Это моя проблема, продолжал он. Как мне достичь этой цели? У тебя есть такая возможность. У меня нет. Он обвел взглядом темный, почти пустой зал и протянул вперед раскрытую ладонь. На его лице появилось кислое выражение привычной разочарованности, и он вопросил: Как мне познакомиться с белой женщиной? Как мне найти себе белую жену?
Его вопрос был не таким уж риторическим. Я вошел в этот бар вместе с одной датчанкой, которую потом потерял из виду; она ушла спать но оставила по себе впечатление; полагаю, пигмей хотел, чтобы я свел его с ней.
У меня есть идея, сказал он. Нидерланды. Тот епископ, мой учитель, объехал весь мир. По мне, Нидерланды просто плод воображения. Но для меня это реально.
* * *Я рассказываю об этом эпизоде здесь, в самом начале, потому что эта книга о том, как люди воображают себя и друг друга, и о том, как мы воображаем себе свой мир. За год до моего знакомства с этим пигмеем руандийское правительство избрало новый политический курс, согласно которому всех представителей народности хуту (составляющей большинство населения страны) призвали убивать каждого, кто принадлежит к меньшинству тутси. Правительство и большинство его подданных воображали, что, истребив народ тутси, они смогут сделать мир лучше, и следствием стали массовые убийства.
Казалось, стоило нам только раз вообразить что-то, как это мгновенно навалилось на нас со всех сторон а мы по-прежнему могли это лишь воображать. Вот что более всего изумляет меня в человеческом существовании странная потребность воображать то, что на самом деле реально происходит. В те месяцы массовых убийств 1994 г., пока я следил за новостями из Руанды, и позднее, читая принятые ООН решения (впервые в ее истории) употреблять слово «геноцид» для описания того, что произошло, я неоднократно вспоминал эпизод из книги Конрада «Сердце тьмы», когда главный герой и рассказчик Марлоу возвращается в Европу, и его тетка, увидев, насколько он истощен, суетится по поводу его здоровья. «Но не силы мои нуждались в подкреплении, говорит Марлоу, а моему воображению требовалось утешение».
По возвращении из Африки я взял это состояние Марлоу за свою отправную точку. Я хотел знать, как руандийцы воспринимают то, что случилось в их стране, и как им удается оправляться от последствий катастрофы. Слово «геноцид» и образы безымянных и бессчетных смертей очень многое оставляли воображению.