Тогда зачем вы этим занимаетесь? спросила Эльга.
Толпа у изгороди разразилась радостными криками, приветствуя вставшего дядю Вовтура. Плечо у него снова сидело нормально, а не торчало бугром. Мастер Крапин Гампелин повел его к односельчанам.
Кому снять головную боль? спрашивал он громко. Выправить вывих? Выдавить чирей? Все можно!
К нему уже тянули руки желающие.
Женщина-мастер смотрела на него со странным выражением лица.
Вы тоже могли бы стать лекарем, сказала ей Эльга.
Нет. Женщина поправила на доске несколько листьев. Моя судьба здесь, в таких портретах. Знаешь, что мне говорил мой наставник? Не важно, чем ты пытаешься овладеть. Важно достичь в своем деле совершенства.
А вы достигли? спросила Эльга.
Нет. Это не так быстро происходит.
А почему листья?
Женщина пожала плечами.
Мастер-лекарь вернулся к ним, в конец двора, по очереди прижав ладонь ко лбу тети Амины и деда Фантиля, а также повозившись с локтем Дорка Диггеса.
А сейчас, объявил кафаликс, мастер листьев Унисса Мару.
Иди к своим, сказала женщина девочке и, подхватив сак и несколько дощечек, направилась к поставленному кафаликсом стулу.
Сев, она долго перебирала дощечки на глазах у притихшего народа, словно дожидаясь, когда Эльга проскользнет мимо нее к изгороди.
Ёрпыль-гон! Рыцек затряс Эльгу за плечи. Куда ты побежала? Мастер боя из-за тебя дяде Вовтуру плечо повредил!
А мастер-лекарь починил!
Дура!
Тихо вы! цыкнул на них дядя Вовтур, скособочившийся рядом на чурбачке.
Я делаю портреты, сказала женщина-мастер, мазнув взглядом поверх голов. Портреты из листьев. Из разных листьев. Они не простые, они поднимают настроение, служат для памяти, приносят мир в дом.
И все? разочарованно протянул кто-то.
Не только. Портрет посложнее возьмет на себя беду. Унисса огладила пустую доску. Кто хочет получить портрет?
Я, сказал дядя Сарыч.
И я, сказала тетушка Тельгин.
Женщина-мастер попросила желающих выйти вперед и какое-то время, запустив руку в сак, молча их разглядывала.
Листья сыпались на землю.
Затем Унисса Мару провела над доской ладонью и бросила на нее целый лиственный ворох, будто крупу в котел. Часть листьев сдуло, но большинство задержалось, прилипло, выгибаясь и трепеща краями. Желтые, красноватые, темно-зеленые, серебристые. Женщина принялась приминать их и складывать, пальцы ее работали быстро-быстро, заставляя доску отзываться легкими звуками: пум-пум-пум. Где-то отрывались кусочки, где-то подгибались черенки, где-то лиственная мякоть, сдавленная, давала белесый сок.
Эльга заметила, что на мизинце мастера специально выращен и подпилен ноготь, которым делались надрезы или удалялись кромки. Ноготь жил словно сам по себе, безошибочно очерчивая границы портрета.
Ну вот, готово, сказала Унисса тетушке Тельгин, отставив доску на вытянутых руках. Можете взять.
Могу?
Тетушка Тельгин несмело подступила к мастеру, приняла портрет, развернула к себе. Несколько мгновений ее глаза скользили по доске, по листьям, мучительно не зная, за что зацепиться. Затем тетушка Тельгин расхохоталась.
А ведь я, верно, я!
Лицо ее расцвело румянцем.
Похохатывая, недоверчиво качая головой, она вернулась с доской к изгороди, и там тоже заохали, засмеялись, заговорили вразнобой, разглядывая портрет.
А лет-то тебе убавили!
А грудь прибавили!
Ах, веселая!
Тетушка Тельгин, хвастаясь, пустила мастерство по рукам. Листья трепетали, листья смотрели в мир насмешливо и открыто. Было совершенно удивительно, как в этом пятнистом узоре можно что-то разглядеть. Но стоило чуть тронуть доску, и улыбка тетушки Тельгин расцветала на ней, а выше проступали и ольховый нос, и глаза из мелких лодочек чебыча, и темная, сливовая прядка волос.
Унисса между тем уже работала над портретом дяди Сарыча, мрачного, недавно схоронившего свою жену селянина. Сарыч супился и тревожно тискал штаны на коленях.
Мастер отбирала для него листья темные, суховатые, ломкие, складывала, проводила ногтем, будто ножом по горлу.
Сарыч кхекал.
Кафаликс подошел, молча, сдвинув колпак, заглянул через плечо и так же молча отправился к вынесенному из гостиницы столу с пуншем.
Что ж Унисса Мару сдула с доски лишнее. Принимайте.
Дядя Сарыч сделал шаг вперед и застыл.
Вы, наверное, зря это, госпожа мастер, произнес он глухо. Передумал я. Если позволите, то не надо мне
Унисса сощурилась.
Ты сейчас хочешь оскорбить меня, селянин?
Сарыч, побледнев, замотал головой.
Что вы, госпожа мастер!
Тогда бери свой портрет, ледяным голосом приказала Унисса.
Народ за изгородью притих.
Дядя Сарыч, поникнув, мелкими шажками приблизился к мастеру листьев и принял из ее рук доску.
Посмотри, все тем же, не допускающим пререканий тоном скомандовала Унисса.
Сарыч повернул доску.
Лицо его дрогнуло, в глазах блеснули слезы. Несколько мгновений он оглаживал дерево ладонями, боясь коснуться листьев, затем прижал его к груди.
Госпожа мастер
Дядя Сарыч упал перед Униссой на колени.
Встань, сказала ему Унисса, и Эльге захотелось вцепиться ей в светлые волосы в голосе было больше железа, чем в хорошем ноже.
«Дяде Сарычу и так плохо!» чуть не крикнула она. Но Сарыч послушался мастера и поднялся. Щеки его были мокрыми.