Тихо, тихо, милейшая, нам ни в коем случае нельзя поддаваться эмоциям и тем более выражать их.
Проблема в том, что они просто не знают, как оно было бы без квалифицированного медицинского вмешательства. У больного и трети того не наблюдается, что случалось в реальной истории. А для нее любой чих ребенка это уже катастрофа.
Ты, Наташенька, дело это не запускай. А то недолго, и до Распутина доживем. Говорили мне, что во дворце уже какой-то юродивый объявился. Очередной целитель?
Клоака средневековая! Помешанные на мистике, святых, блаженных экстрасенсы поповские! Право, не знаю, целитель ли? Какой-то пророк-прорицатель. Грязный, нечесаный, ходячая инфекция. Я категорически запретила пускать его в детскую. Косятся теперь уроды, крестятся, за спиной шепчутся. Недавно вообще в спину услышала «нерожуха». Тоже мне нашли в чем обвинить.
Чужие мы тут. Хорошо, если позже обживемся. Я хоть и по технической части, а тоже хватает всего этого я бы сказал, классового непонимания. Дворянчики нас видят насквозь что кровь не благородная. Народ, как и положено, быдлится. Кто мы для них? баре. Средний класс-сословие сторонится. Но тут понятно при мне постоянно жандармы. И даже заводчане-инженеры держат дистанцию, хоть и вежливо по имени отчеству и в рот заглядывают, как водится, преклоняясь перед нашей кажущейся иностранщиной.
Скажем, и у меня охрана постоянно приставлена, изобразила глумливую улыбку, дюжие усачи гвардейцы
Ну-ну, подыграл.
Не «ну-ну», а «но-но!» Я себе ничего не позволяю. У меня великое медицинское будущее! Но как же мне эти шовинисты-мужланы при академических званиях осточертели. А ведь не блондинка! И спорят, и против прут, бороды в клочья, не потому, что не согласны, а просто наперекор. Потому что баба! А раз баба значит, дура.
Ну. Не без истины ж
Да знаю! Кто ж спорит. Но не в науке ж-ж-ж! С непередаваемой смесью огрызнулась, усмехнувшись. Сквозя этим «ж-ж-ж» почти с издевкой, но и без особого кусачества.
Так уж все плохо? Поднял бровь на вполне цветущую женщину, мелькнув мыслью: «да, по здешним меркам бездетная баба-нерожуха за тридцать, это даже у дворянчиков моветон».
Да не так уж, чтоб во всем-с, смеется глазами-колючками.
Ох, уж эти ваши дамские штучки. Не забывайте, женское счастье ориентировано на чувства. Медицина медициной, наука наукой, а любовь нечаянно нагрянет
Промолчала, проведя украдкой взглядом по фигуре собеседника не в тех отношениях, да и возраст почти отеческий, чтоб упражняться в словоблудстве.
На том и расстались, расходясь по своим делам.
Не оглядываясь, бередя: «Появилась, насладила и ушла, оставив приятное послевкусие».
Помяни черта, он тут как тут! Блаженный дурачок со страждущим лицом выскочил не пойми откуда, кривляясь, брызжа слюной, осеняя себя крестом, лепеча на старославянском едва разобрал про какие-то «беды на Русь-матушку и проклятья на голову пришлого».
Гладков ускорил шаг, оставив юродивого позади, с укоризной взглянув на двух приставленных жандармов, дескать, «почему не оградили».
Поспешил император ждет краем глаза замечая, что сегодня на территории и по периметру как-то уж многовато гвардейцев.
Царь Николай, как всегда, не соответствовал парадным портретам, развешенным на безбрежье российских чиновничьих кабинетов.
Сегодня так и особенно заметно мешки под глазами, старее, отечней и желтее кожа. За версту несет от усов якобы дорогим благородным табаком вот уж действительно пепельница.
Движения немного рассеяны. Поздоровался с гостем. Сел в кресло, предложив легким хозяйским жестом: на столике курево, слегка початая янтарная с рюмашками, в отличие от стереотипа кусковой черный шоколад к прикусу[1].
Только вот нерадостный совсем царь всея Руси, задумчивый, словно гнетущийся, томимый чем-то:
Я иногда удивляюсь, как вы осторожно присаживаетесь. Не бойтесь мин нет.
Что вы, ваше величество. Для меня это музейные экспонаты. В прошлый, хм далекий раз я здесь бывал на экскурсии, и эти диванчики отгораживала веревочка, а также возбраняющие надписи «садиться запрещено».
И как он через сто лет? Дворец? Чернь и пьяная революционная солдатня не разграбили?
«Ого! подумал Гладков. Раньше он таких тем избегал. Уж про «чернь» от него ни разу не доводилось слышать».
Музей есть музей, ваше величество. Тогда, пытаясь вдохнуть эманации эпохи, прочувствовать, как жили, пусть и избранные люди, все одно натыкался на плесень веков. Сейчас же, Гладков окинул взглядом помещение, провел рукой по спинке кресла, все естественное, живое и как бы на своем месте. Вот там, в стеклянной витрине висели платья императрицы и чьи-то военные кители. Наследника или ваши. А рядом увеличенная фотография всей семьи Романовых: Николай Александрович, э-э-э в смысле, вы. Ваше фото с супругой и детьми
Прекратите! Скрытое раздражение самодержца, наконец, вышло наружу. Вы обо мне говорите как о неживом. Понимаю, что я для вас лишь часть истории. Вот и наслаждайтесь тем, что общаетесь с этой самой историей.
Александр Алфеевич попытался смягчить тон:
Все, что с нами происходит (и произойдет), уже прожито кем-то, описано в книгах и хрониках. А мы мы, пусть даже зная об этом, все так же ломимся вперед, словно ступая по чужим следам, где легко, где упрямо, повторяя уже совершенные ошибки.