Как и ранее, российская миссия маневрировала между фанариотами и представителями автохтонного боярства. Однако ее усилия по преодолению трений между греческими и местными элементами в элитах двух княжеств не могли не выглядеть двусмысленными хотя бы потому, что сам российский генеральный консул был константинопольским греком. Неудивительно, что местное боярство смотрело на Пини скорее как на врага, чем как на защитника. В уже цитировавшемся выше письме митрополиту Гавриилу Константин Гика и Лупул Бальш отмечали, что генеральный консул стал кумом господаря Каллимахи и его фактическим шпионом. По свидетельству этих бояр, Пини сообщал господарю об их жалобах и обращениях к российским властям, а агент Пини, также грек, ходил по боярским домам и докладывал Каллимахи об услышанных там разговорах. Гика и Бальш утверждали, что Пини помогал Каллимахи грабить страну. Утратив надежду достучаться до российской миссии через официальные каналы, бояре были вынуждены обратиться к бывшему молдовлахийскому экзарху[329].
Связи Пини и Каллимахи, возможно, стояли за решением российского Министерства иностранных дел перевести генерального консула из Ясс в Бухарест. Новый российский консул в Молдавии А. Н. Пизани (также уроженец Константинополя, однако итальянского происхождения) вскоре столкнулся с господарем по поводу чрезвычайного налога в размере миллиона пиастров[330]. Тем не менее и после 1817 года восточная политика России предполагала сохранение правления фанариотов в Молдавии и Валахии, что не могло радовать местное боярство. Характерной в этом смысле была реакция российского Министерства иностранных дел на решение Порты в 1819 году ограничить число претендентов на молдавский и валашский престолы представителями четырех фанариотских семей (Каллимахи, Суцу, Ханжерли и Морузи). Российский МИД предпочел промолчать по этому поводу и инструктировал Строганова, чтобы тот уверил Скарлата Каллимахи (ставшего Великим драгоманом Порты после завершения своего семилетнего правления в Молдавии в 1819 году), что Россия исключает возможность войны с Османской империей и не стремится к каким-либо территориальным приобретениям, которые положили бы конец правлению фанариотов в княжествах[331]. Эти заверения должны были поощрить фанариотов к разрешению спорных вопросов в российско-османских отношениях, накопившихся с 1812 года.
Вовлеченность российских дипломатов в вопросы налоговой политики в княжествах также свидетельствовала об их маневрировании между фанариотами и местным боярством. Как было показано выше, Строганов поначалу противостоял попыткам Караджи и Каллимахи увеличить косвенные налоги в нарушение хатт-и шерифа 1802 года и финансовых положений Константина Ипсиланти и Александра Морузи, изданных в 1804 году на его основе. Энергичные протесты российского посланника вынудили Порту отменить чрезвычайный налог Каллимахи в размере миллиона пиастров. Строганов также воспользовался потребностью Караджи в российской поддержке накануне планируемого им бегства для того, чтобы заставить господаря издать фискальный статут, который возвращал налогообложение к уровню 1804 года. Однако стремление Александра I продемонстрировать миролюбивый настрой и попытка Каподистрии заручиться поддержкой фанариотов для достижения прогресса в переговорах с Портой заставили Строганова сменить подход. Уже в июне 1818 года российский посланник написал Каллимахи о возможности увеличения его цивильного листа, что позволило господарю извлечь из княжества дополнительные 800 тысяч пиастров в последний год его правления[332]. Та же политика уступок по вопросам налогообложения продолжилась и в отношении преемников Караджи и Каллимахи Александру и Михая Суцу. Оба господаря утверждали, что инфляция, имевшая место с 1804 года, делала необходимым увеличение налогов в денежном эквиваленте[333]. Каподистрия нашел этот аргумент достойным внимания и предложил Александру I прозондировать мнение бояр по этому поводу неформальным образом через российских консулов[334]. В результате Александр I дал свое согласие на увеличение Александру Суцу косвенных налогов (русуматов) в Валахии в три раза[335].
Политика ублажения фанариотов в конце концов достигла своей цели в 1820 году, когда Порта согласилась возобновить переговоры по поводу нарушений условий Бухарестского мира. В ходе нескольких нелегких конференций с реисом-эфенди Строганов представил османскому правительству список незаконных поборов в княжествах, имевших место с 1812 года, а также перечень других нарушений хатт-и шерифа 1802 года[336]. Помимо получения удовлетворения по частым вопросам, таким как возвращение земель, отчужденных в райи, их законным владельцам, Строганов стремился консолидировать правовую основу российского протектората. Для этого российский посланник пытался добиться от Порты признания за Россией права вето на новые налоги в княжествах и занесения этого признания в протоколы конференции. Переговоры тем самым способствовали превращению общего права России делать «представления» Порте по поводу Молдавии и Валахии в ее непосредственный контроль над определенными аспектами внутреннего управления княжеств. Конечной целью российского посланника было заключение пояснительной конвенции к Бухарестскому миру, подобной той, что была заключена в Айналы-Каваке в 1779 году вслед за Кючук-Кайнарджийским миром[337].