Зойка шумно, с прихлебом, пила кофе и обсуждала вечерний скандал.
Жалобу они напишут! Испугали! возмущалась она.
Но это была, конечно, бравада, за места в столовой держались крепко. Попробуй выжить, когда в магазине один маргарин и томатная паста.
А эта кобыла Власова! продолжала возмущаться Зойка. Скоро в дверь не пройдет, а все туда же! Мясо ей подавай, кобыла толстожопая!
Игнатьевна пила чай вприкуску и кивала.
Нет, правда, совсем обнаглели! Сидят тут на всем готовом и ни черта не делают. Здесь им не ресторан, а Дом твор-чест-ва, по складам произнесла официантка. Вот и творите на здоровье! Вас сюда работать прислали, а не деликатесы жрать! обращалась Зойка к предполагаемому народу, кивая пустому залу столовой.
Допив кофе и повыступав, она стала собираться домой.
Возьми тут, кивнула Игнатьевна на коричневую клеенчатую сумку. Там стояла банка с винегретом, лежало несколько кубиков сливочного масла и небольшой брусок сыра.
Вот и ужин, всхлипнула Зойка. Спасибо тебе, Игнатьевна! Пропала бы я без тебя.
Иди уж, смущенно махнула рукой старуха, поторапливайся!
Вздохнула, глядя на понурую Зойкину спину, и перекрестила ее вслед. Жалко, конечно, девку, пострадала она за любовь. И теперь не одна, а с дитем. Смахнула слезу и засобиралась домой.
А Зойка, загребая размокшую под ногами грязь, медленно брела по темным улицам, думая о несправедливости жизни и жалея себя, одинокую и никому не нужную. Никем не понятую и всеми обиженную злобной Лидкой Власовой, вечно недовольной матерью, двоечником Вовкой и директором Петром Гаврилычем, от которого вечно получаешь выговоры и тычки. Ни единого доброго слова ни от кого. Выживай как знаешь. И никому ты, по большому счету, не нужна. А ведь была когда-то Зойка звонкая и веселая. Громче всех пела в хоре про любовь и верность. А где они, эта любовь и эта верность? Только в песнях, книжках и художественных фильмах. А в жизни Одна морока и разочарование. И все.
Нина проснулась рано, от холода. Потрогала ледяной нос и укрылась одеялом с головой. Вылезать из постели не хотелось, но через двадцать минут начинался завтрак, а потом надо было идти работать.
С лицом оскорбленной добродетели и поджатыми губами Зойка разносила завтрак тарелки с застывшими «блинчиками» манной каши. На каждом столе стоял алюминиевый чайник с жидким какао.
Вошла Лида Власова и подсела к Нине.
Грустишь? поинтересовалась она.
Нина кивнула и махнула рукой.
Приходи сегодня вечером ко мне, сказала Лида. Чайку погоняем, винца попьем. А то совсем скука смертная. Работа не идет, на душе тоска.
Это точно, согласилась Нина.
После завтрака она пошла в мастерскую, села на стул и с грустью оглядела свои творения. Тяжело вздохнув, взяла в руки пузатый чайник и попыталась представить, в каком цвете ей хотелось бы его увидеть. Посмотрела в окно и увидела, что за ночь почти облетел раскидистый и высокий клен. Моросил мелкий занудный дождь, а потом с неба густо посыпалась мелкая белая крошка.
«Скоро, совсем скоро зима», подумала Нина. Ей вспомнились строчки забытого стихотворения: «А с неба сыпалась, летела сухая белая крупа. Как знать, чего от нас хотела любовь, которая слепа».
«Скоро, совсем скоро зима», подумала Нина. Ей вспомнились строчки забытого стихотворения: «А с неба сыпалась, летела сухая белая крупа. Как знать, чего от нас хотела любовь, которая слепа».
Она задумчиво повертела в руках уже обожженный черепок и взяла тонкую кисть. Потом приготовила белила и кобальт. Никаких охры и кадмия только радующие глаз яркие цвета. Постепенно на чайнике расцветали белые и синие хризантемы. Нина поставила чайник перед собой, оглядела и, кажется, осталась довольна. Затем опустила расписанный чайник в чан с молочной глазурью и оставила его подсыхать, а потом принялась за чашки и блюдца. Вечером она включит печку и отправит туда все это хозяйство а завтра утром появится новый сервиз. И называться он будет так: «Зима. Настроение».
Нина работала так увлеченно, что забыла про все свои беды и горести. Ей хотелось поскорее разобраться с чашками и взяться за поднос. Расписывать подносы она любила больше всего. Крученые витые ручки подноса должны быть обязательно синего цвета, а поле ей захотелось сделать белым и непременно с серебром. Да, да, обязательно тонкие серебристые листья зимнее настроение, радость и ожидание, никакой угрюмости и депрессии. Ведь зима это уже надежда на весну. Как говорила Нинина бабушка, переживем зиму, а там и переживем все остальное.
В столовой Зойка резала хлеб и разливала в граненые стаканы тягучий бурый кисель.
Все, скоро жди нашествия, зло шипела она.
Громко из зала рассказывала Игнатьевне, что ее опять вызывают к Вовке в школу:
Достали дальше некуда. Учительница старая крыса, и ей обязательно надо отнести коробку конфет. А где ее взять? Ты бы, Игнатьевна, помогла, а? Ну, через базу?
Сделаем, кивнула Игнатьевна.
Зойка тяжело вздыхала.
После обеда многие расходились по номерам, поспать. А Нина решила прогуляться. Город был пуст и тих.
Сиеста, усмехнулась она.
В магазинчике она купила твердое овсяное печенье и липкую карамель без обертки, посыпанную сахаром. В киоске взяла свежие газеты, а в винном, отстояв приличную очередь, бутылку любимого венгерского «Токая» недешевого, потому не пользовавшегося спросом у местного населения.