Все решено, отрезала она, никакой свадьбы не будет. Лично нам эта гулянка совсем не нужна. Жить будем у Саши мы так решили. И его мама не против. А насчет денег ты, папуля, и не волнуйся Саша работает, да и я устроюсь куда-нибудь. Не пропадем.
Ага, опять удовлетворенно протянул отец, значит, не пропадете? И свадьбы не надо, и курорта не надо? И вообще ничего не надо у вас же все есть, я так понимаю?
Она подняла на него глаза.
Возможно, у нас многого нет. Ты прав. Но у нас есть главное, понимаешь? А все остальное приложится. Наживется. Да и не надо нам многого. Теперь все понятно?
Понятно, спокойно ответил отец. Мне-то понятно. А вот тебе!
Она махнула рукой.
Моя жизнь, и я сама буду ею распоряжаться!
Встала, чтоб выйти из кухни. У двери обернулась.
Да, кстати, мам. Подумай про завтрашний ужин.
Мать посмотрела на отца. Тот усмехнулся.
Ну, раз ты такая у нас самостоятельная, тогда ты и думай. Правильно, мать?
И та покорно кивнула.
«Чужие люди», подумала Влада.
Совсем чужие! Не беда, не горе просто очередная порция боли. Переживем.
Перед самой смертью мать попросила у нее прощения.
За что? спросила дочь.
А за все, ответила мать, за все, Владка, за все. И за тот ужин, в частности.
Впервые она задала матери вопрос, который мучил ее всю жизнь:
Мам, а почему ты терпела?
Она ждала, что мать скажет: любила!
И это бы все оправдало. Ну, или хотя бы частично. Но мать ответила по-другому: «Боялась, что он уйдет. Уйдет и оставит меня с детьми. И как я вас вытяну? Обоих? Без специальности? Чтоб вы голодали и нуждались да никогда. Лучше уж я буду терпеть!»
Она посмотрела на мать с такой жалостью, что та заплакала. Вернее, заплакали обе.
Потом, после ее смерти, она, конечно же, ее простила. Вспоминала ее жизнь и только жалела злости совсем не осталось, ни капли. Голодное детство, война. Парусиновые туфли на бумажной подошве, подмалеванные зубным порошком. При дожде подошва размокала и отваливалась, а ноги окрашивались белым Она боялась! Боялась всего: голода, одиночества, отца. А страх это самая сильная мотивация. Вот и ответ.
А нам все равно!
Утром в субботу Влада торчала на кухне. Меню ее было простым: жареная курица с картошкой и свежий салат. Вряд ли вообще у кого-то из приглашенных прорежется аппетит при виде ее папашки с перекошенной физией и пришибленной мамаши с головой, втянутой, как водится, в плечи.
Ровно в семь раздался звонок. На пороге стоял Саша и его слегка перепуганная и взволнованная матушка. У любимого в руках были торт и цветы.
Отец сидел в кресле и почитывал газету. К ужину он так и не переоделся треники и старая байковая рубаха. Мать сидела на стуле и испуганно, исподтишка, поглядывала на «хозяина».
Хозяин не поднимал головы.
Гости вошли в гостиную и замерли на пороге.
Мама, отец! запинаясь, объявила непокорная дочь. К нам гости! Вы не заметили?
Отец поднял голову, сдвинул брови и медленно, нехотя, стал выбираться из кресла. Мать тоже встала и ждала, что будет дальше.
Отец подошел к растерянным гостям и, внимательно их разглядывая, медленно проговорил:
Ну что ж коли так проходите.
Сели за стол.
Молчание было ужасным, невыносимым.
Потом отец крякнул и достал из горки бутылку. Разлил по рюмкам коньяк, положил в тарелку салат и грозно сказал:
Ну, деваться-то некуда. Что, мать, он сдвинул брови, и мать вздрогнула, дочь пропиваем?
Она видела, как застыла будущая свекровь, испуганно взглянула на сына и нерешительно опрокинула полрюмки, зацепив вилкой кусок огурца.
Саша улыбнулся и протянул рюмку будущему тестю:
Чокнемся?
Отец прищурил рыжий рысий глаз.
Думаешь? спросил он.
Саша безмятежно кивнул.
Ну, попробуем, согласился отец.
Отец чокнулся зло, громко. Но Саша опять улыбнулся. Ей, Владе, ничего, детка. Прорвемся. Их ведь, в конце концов, тоже можно понять!
А разговор не клеился. Хотя отец вдруг сказал матери:
Оль! Ты чего зажала грибы и огурцы? Доставай!
Мать тут же вскочила, закивала и бросилась на кухню.
Молчание тяготило, а отец словно наслаждался этим. Потом и ему надоело, и он обратился к Сашиной матери:
Ну что, сватьюшка? Берешь к себе на постой?
Сашина мать растерянно улыбнулась.
Сашина мать растерянно улыбнулась.
Беру. Куда денешься!
А зря! вдруг крякнул отец, откидываясь на стуле. Зря, матушка. Ошибаешься!
Все замерли, ожидая чего-то ужасного.
Зря, повторил он, раз уж решили пусть сами! Сами, как мы. По баракам, подвалам. Да где они, эти подвалы? с сожалением, словно расстроившись, вздохнул он. Ну, тогда в коммуналку. Снимут пусть угол и там, он осклабился, пусть наслаждаются!
Сашина мать удивленно спросила:
Зачем же? Зачем эти муки? А разве вам не будет приятно, если у наших детей будет легче, не так, как у нас?
Он усмехнулся.
Приятно? повторил он, качая головой. Приятно? А почему должно быть приятно? А? Приятно, надо ж приятно! Должно быть непросто. Вот так! Тогда, может быть, он запнулся, вспомнив что-то свое, тогда, может быть, и из них что-то получится.
Пап, не выдержала Влада, ну, может быть, хватит? Хватит, а? Да и потом, она усмехнулась, ты, генеральский сынок, много ли жил в коммуналках? И вообще ведь все равно ничего не изменится! Мы любим друг друга и все равно будем вместе. Давай как-то по-человечески, что ли?