Александр. Вернее, старший лейтенант запаса Андреев, спохватился я. Но у меня с собой нет документов. Боюсь, что подтверждение моей личности тоже получить не получится.
Ясно, вздохнул Сергей. Твой город тоже оккупировали. Но ты хорошо воюешь. Где раньше служил?
Что рассказывать, я уже обдумал на берегу, пока руководил погрузочно-перетаскивающими работами:
Сидел два года при штабе, бумажки перекладывал, непритворно вздохнул я. За все время даже отделением не покомандовал. И в учениях ни разу не участвовал. Когда увольнялся в запас, дали еще один кубарь в петлицы, но, конечно, на полноценного командира взвода я не потяну. Знания у меня имеются, но чисто теоретические.
Все, что я рассказывал, было чистой правдой. Ну а то, что сидел я не с бумажками, а с компьютером, как единственный человек в штабе, знакомый с подобной техникой, значения не имело. Как и то, что учения в Российской армии в 90-х годах вообще проводились крайне редко.
Ничего, у нас сейчас большинство командиров такие же запасники, как и ты, да и я тоже не кадровый, ничуть не расстроился Иванов. Главное, что ты решительный, а еще видно, что образованный. Назначим тебя на роту, к тому же по численности она сейчас даже на взвод не тянет. В строю осталось чуть больше сорока человек, включая легкораненых.
Надеюсь в мою роту? Надо же, насколько бой сближает людей. Теперь все эти солдаты были для меня родными, хотя я почти ни с кем из них еще не познакомился.
Конечно, сюда. Они все ко мне буквально с кулаками подступили. Мол, оставьте старлея у нас.
А как же
Насчет документов не беспокойся. Сделаем мы их тебе.
Справку выпишут?
Нет, поступим по-другому. У нас недавно в соседнем батальоне командир роты погиб. Он детдомовский, родственников нет, поэтому его документы тебе отдадим, а штаб полка оформит перевод в мой батальон. Кстати, и звание у тебя останется.
Предложение легализовать меня в этом мире было заманчивым, но что-то не верилось, что это так просто сделать:
Неужели в штабе пойдут на подлог? засомневался я.
А ты можешь предложить нам другой способ раздобыть командиров? Сам смотри, какая у нас сейчас ситуация с начсоставом: В дивизии командира нет, начал загибать пальцы Иванов, полком командует капитан, многие комбаты лейтенанты или старлеи, а на роты иногда ставят старшин или даже старших сержантов.
Ладно, убедил. И как меня теперь зовут?
Соколов Александр. Отчество не помню, потом узнаем. Кстати, что у тебя под курткой, кольчуга что ли?
Ну да.
И что, она и вправду спасает от пуль?
Да нет, что ты. Я рассмеялся. Она защищает только от холодного оружия. Просто это мой отец принес трофей с войны. Так сказать, семейная реликвия. Вот я ее и надел, когда эвакуировался.
Кстати, давно пора ее снять. Толку от нее в современном бою нет, а таскать лишнюю тяжесть, когда я и так буду нагружен амуницией, мне не хочется. Да и ненужные вопросы могут задавать.
Так, ладно, вернемся к служебным обязанностям.
Скажи, Сергей, пленных уже допросили?
Нет, утром доставим в дивизионную разведку, там и допросят.
Черт, а если там новое нападение готовят? Среди пленных был офицер, но он, наверно, до сих пор без сознания. А вот унтера порасспросить можно.
Пойдем, расспросим, охотно согласился Иванов. А ты немецкий хорошо знаешь?
Нет, я английский учил, а немецкий знаю только на уровне хенде хох ком цу мир.
Досадно, нахмурился Сергей. Я в школе, правда, учил, но разговаривать не смогу. Ну ничего, выкрутимся как-нибудь.
По дороге комбат с довольным видом перечислял трофеи и потери немцев:
Пленных двадцать восемь, убитых нашли сорок семь, а кроме этого, экипажи сгоревших машин. Кого-то убило на переправе, и наверняка у них есть умершие от ран. Так что всего убито не меньше шестидесяти германцев, и должно быть больше сотни раненых. Неудивительно, что они отступили. Трофеев взяли четыре станковых пулемета, девять ручных, шесть пистолет пулеметов, больше сотни карабинов, много гранат и патронов. А с нашей стороны семь убитых и восемнадцать раненых это считая с артиллеристами и санитарами.
Мы подошли к землянке, охраняемой двумя часовыми, где содержались легкораненые пленные. Внутри горела лампа, сделанная из гильзы сорокапятки, и при ее свете можно было осмотреть немцев. Офицера здесь не было, но я знал, что он тяжело ранен, и его, наверно, уже унесли в медсанбат. Зато унтер, на которого я так надеялся, выглядел вполне здоровым. Он сидел на лавке и спокойно беседовал с другими солдатами.
Комбат показал на него рукой и грозно прикрикнул:
Ком цу мирен, шнейли.
Да, Иванов не врал. Немецкий он знал не намного лучше, чем я. Но немец его все-таки понял и, заложив руки за голову, спокойно вышел к нам. Мы привели его в мой блиндаж, я развернул карту, а старлей разливал нам горячий чай, который кто-то уже успел принести. Унтеру, кроме того, старлей налил полкружки «развязывателя языков». Себе Сергей на этот раз спирт наливать не стал, хотя я видел, что он на него чуть ли не облизывается.
Тем временем я мельком осмотрел нарисованную от руки карту, на которой были обозначены наши позиции. Речка оказалась Западной Двиной. Судя по тому, что ее ширина здесь не превышала пятидесяти метров, мы находились в самых верховьях реки. Она текла на юго-запад, затем делала крюк к востоку километра на три. Наш полк оборонял участок берега, ограниченный с севера селом Рожня и деревней Козлово, а с юга селом Лубенькино, служившими опорными пунктами. Посередине позиций находился штаб полка, на окраине села Глухарево. Так, хорошо, кое-что прояснилось. А вот что плохо, так это то, что подробных сведений о расположении противника, его силах и системе огня на карте удручающе мало. Ну, ничего, для того мы «языка» и брали, чтобы восполнить пробелы. Вот только как с ним объясняться?