Конечно, в этом рассказе могут быть различные преувеличения, особенно если принять во внимание те особенности личности Кречетова, о которых пойдет речь далее, но вряд ли можно сомневаться, что в дни, предшествовавшие московскому вооруженному восстанию, Кречетов стоял на стороне революции. Однако в сами эти декабрьские дни он в качестве литератора принимает на себя должность заведующего литературным отделом журнала «Золотое руно», редактор которого Н. П. Рябушинский был явным монархистом. Сам он свою дальнейшую позицию описал так: «Считая программу К.-Д. очередной политической ступенью, года 23 был в партии К.-Д. и принимал деятельное участие в партийной работе. Осенью 1907 года вышел из состава партии, находя, что она утрачивает оппозиционную яркость»[446].
Не станем описывать перипетии его службы в «Золотом руне» они достаточно подробно, если не утомительно, изложены в письмах к Сологубу, которые мы печатаем ниже. Но вот о «Перевале» стоит сказать особо.
Каким-то хитроумным образом членство в кадетской партии уживалось в сознании Соколова с явно анархической ориентацией журнала. Затевая его, он писал Ф. Сологубу: «Осенью намерен организовать серию сборников <>, где Политика (не злободневная, более отрешенная) шла бы рядом с Искусством. <> Очень рассчитываю на Вас. Вы один из немногих, кто способен творить песни, которые призывный клич для минуты, произведения искусства для поколений»[447].
Наброски редакционной декларации планируемого журнала Соколов изложил сам, а потом отправил их в Париж Н. М. Минскому, прося внести правку[448]. Здесь примечательно, кого он просил написать предисловие. Напомним, что Минский бежал за границу, опасаясь тюремного заключения за формальное редакторство большевистской газеты «Наша жизнь». Когда Соколов получил известие о ее издании, он написал Минскому:
С чувством глубокого удовольствия я прочел в газетах сообщение о том, что Вам разрешено издание ежедневной газеты «Новая Жизнь». В русской жизни, нам современной, среди партийной озлобленности и партийных тупиков, есть несомненная, хотя, быть может, не ясно сознаваемая многими потребность в литературном органе, который соединил бы в себе одновременно и утонченную духовную культуру, и возможность широкого воздействия на жизнь. Я верю глубоко, что орган, Вами созданный и Вами руководимый, будет провозвестником не мещанской культуры настоящего, безверной, серой, плоской и безличной, а одухотворенной культуры будущего, углубленной двойной глубиной и несущей в себе не уродливое развитие единого, а гармонический синтез двух равно-великих путей. Думаю, что и Вашим лозунгом будет «Свобода», но Свобода, бóльшая той, из-за которой режут и убивают, но от которой не ждут иного, чем равное право быть сытым. Пишу все это, потому что чувствую потребность сказать Вам это и пожелать от души победы, которая, я верю, будет Вам сопутствовать[449].
Совершенно очевидно, что он ожидал от Минского вполне радикального текста, однако присланный им вариант он отверг, обосновывая это так: «Манифест получил, но напечатать, после долгого раздумья, не могу: он оставляет вовсе в стороне политику и выдвигает на первый план созидание и борьбу с мещанством, тогда как рядом со строительством мы мыслили о низвержении кумиров, о расчистке путей»[450].
Вряд ли можно сомневаться, что предисловие к первому номеру «Перевала» было написано самим Соколовым. И в нем находим вполне радикальные фразы: «Стихийно-вулканический процесс всколыхнул русскую жизнь до самых ее глубин, и в бешеном натиске все ее творческие силы, ломая и подтачивая преграды, грудью пролагают себе дорогу. <> Как в области статей общественного содержания, так и в других областях, мы не станем ставить себе никаких запретных границ. Для своей деятельности мы намечаем себе лишь одни рамки, те самые, без которых немыслимо служение творческому принципу. Вне этих рамок оставляем мы все, что от деспотизма. Итак, да будет наша деятельность проникнута началом свободы. На путях свободы хотим мы идти до конца. И пусть будет наш троякий девиз таков: Радикализм философский, эстетический, социальный!»[451].
Еще в конце 1906 года его настроение довольно безапелляционно связывалось с политическим радикализмом, о чем он писал Г. И. Чулкову:
Помыслите для будущего о сокрушительной статье против «Весов». Что бы сказали Вы о статейке на тему о Деспотизме и его масках, где было бы развито (и проиллюстрировано конкретно) то положение, что нередко иные органы под маской чистого Искусства скрывают «чистое» черносотенство. Этим последним теперь пахнет очень сильно в «Весах». С. А. Поляков недавно в заседании Литерат<урной> комиссии Лит<ературно>-Худ<ожественного> кружка, возражая мне при обсуждении приглашаемых лекторов, не постеснялся заявить, бия себя руками в грудь, что он желал бы пригласить Грингмута. Один из ближайших участников «Скорпиона» Семенов (говорят, некогда радикал) открыто называет себя членом Союза активной борьбы с Революцией, а некий Садовский, паж Брюсова и его подголосок, прочтя I «Перевала» и ознакомившись с его красным духом, письменно уведомил нас, что, прочтя I , он просит вычеркнуть его из списка сотрудников. Вообще карты выясняются все более и более, и обнаруживается с несомненностью, кто что таил в смысле политическом за маской чистого искусства. «Перевал» оказался великолепным пробным камнем[452].