Вы это все писали в дневнике? обалдело спросил Морской. Вы что, с ума сошли за время жизни за границей? Вы что, не понимали, чем обернутся эти записи, попадись они кому на глаза?
Я понимала Потому писала тайно только у нас в номере и только по ночам. И на французском!
Морской, похоже, не сумел сдержать эмоций.
Да! быстро закивала Ирина. Вот такие же, как сейчас у вас, нецензурные выражения отразились на лице Ярослава, когда он вчера утром застал меня за записями и прочел отрывок. Он рассердился, выдернул страницы из блокнота и положил в потайной карман своего пиджака. Сказал, что мы еще поговорим про «эту гадость» и что сейчас не время нас Клара ждала в вестибюле гостиницы, но, мол, потом, когда вернемся, он выскажет мне все, что думает про подобные настроения и такую неосторожность Так и не высказал Его убили. А первую страницу из блокнота вложили в этот конверт.
Морской жадно вцепился в возможную улику. Обычный конверт с изображением послевоенного герба и марки со Спасской башней. Такой можно купить в любом почтовом отделении и в каждом киоске Союзпечати. Внутри смятый, но непривычно белый и плотный небольшой прямоугольный листик, испещренный знакомым причудливым почерком с вензелями. Морской всмотрелся, поискал знакомые слова, но решил сэкономить время:
Переведите!
Тут ничего особенного, заверила Ирина. Про самолет и то, как я боюсь летать. Про то, что Ленинград очень понравился. Мы ведь туда сначала прилетели. Оживленные толпы, мало военных, сверкающие витрины магазинов, звенящие трамваи, похожие на крейсеры троллейбусы и резвые такси. Я тогда еще не знала, что это лишь обложка. Мы видели гостиницу, нарядные улицы, пару научных институтов и ресторан. Это только первая страница, тут все довольно тихо. А следующие четыре, когда нас уже доставили в Изюм и потом в Харьков сплошной кошмар. И эти записи сейчас в руках преступника. А если его поймают и обыщут то мне конец.
Возможно, вас будут шантажировать, протянул Морской. Вам есть чем откупиться?
Не знаю, пожала плечами Ирина. Думаю, что деньги не проблема. Но ими заведовал Ярослав, я, как и прежде, к финансам равнодушна. В Чехословакии сейчас все очень сложно. Товары и продукты по талонам. Но Ярослав госслужащий и коммунист со стажем. Поэтому нам, вероятно, легче. Было Ну, то есть лишних трат Ярослав не допускал, но в целом нам хватало. Ох! Теперь мне нужно будет в этом разбираться! Самой учиться экономить? Это жутко!
Ха! Ваш муж был жадным? Ой, вернее экономил? не удержался от радостного возгласа Морской.
Давайте делать вид, что вы это сейчас не говорили, с достоинством ответила Ирина и продолжила монолог так, будто его никто не прерывал. Если будут что-то требовать в обмен на остальные листы блокнота, мне соглашаться? И как себя вести? Я правда в замешательстве и нуждаюсь в совете.
Вам нужно уезжать обратно в Прагу, решил Морской. И чем скорей, тем лучше.
Но Понимаете, я только вчера убедила нашу делегацию не покидать Харьков так скоро. Ну, то есть нас милиция просила по возможности остаться, но слушать их поначалу никто не собирался. Происшедшее не дает органам права что-то требовать. Убийца явно не из наших. И сведения, все, что могли, мы дали. Официально наш отъезд никто не отменял. Но я сказала, что уезжать бесчестно и оскорбительно по отношению к Ярославу. Я ведь умею убеждать, когда хочу. По моей инициативе наши решили задержаться в Харькове. И тут я резко изменю свое решение?
Вы правы, кивнул Морской. Будет подозрительно, если вы вдруг заявите, что передумали и хотите домой.
Я не о подозрениях переживаю, опомнитесь! вспыхнула Ирина. Мы действительно можем помочь в расследовании. Пока мы тут торчим как бельмо на глазу, Ярослав для ваших дело первоочередной важности. Нет! Я хочу уехать, только зная, что убийцу нашли и что я могу спокойно забрать тело мужа
Спокойно, напомнил Морской, не сможете. Вы ведь будете заняты выяснением отношений с шантажистом. Или с МГБ, что даже хуже. Объяснить, откуда в вашем дневнике взялись антисоветские высказывания, будет непросто.
Антисоветские? испуганно переспросила Ирина. Ну да, конечно, они так смотрятся. Но я не то имела в виду. Послушайте! она вдруг оживилась. Если мы с вами сами найдем виновного и отнимем у него мои записи, то Я понимаю, что это уже просьба не о совете, а о соучастии, но подумайте сами, кого еще я могу попросить о подобном?
Мы с вами? Морской зло усмехнулся. Вы, наверное, шутите. Уверяю вас, если мы теоретически можем поймать этого преступника, то милиция сделает это куда быстрее. У них и опыт, и возможности К тому же мы и две минуты не можем говорить, не ссорясь и не споря.
Но мы не ссоримся, а дискутируем, начала спорить бывшая жена. Это совершенно разные понятия. И может, если вы обратитесь за помощью к Николаю, то
Я с Горленко в ссоре, вздохнул Морской. Если хотите привлекать его просите сами. Но прежде я вас должен предупредить, что он Даже не знаю, какое слово подобрать Прошлой весной я четко бы сказал: «Он оказался негодяем». Но сейчас я за год столько насмотрелся, что его поступок уже не кажется настолько неприемлемым. Я даже знаю, чем его могли припугнуть. Они со Светой после войны взяли девочку из детдома. Морской вспомнил синеглазую егозу с двумя косичками и невольно улыбнулся. Света же, как все детдомовские, всегда мечтала, как появится возможность, какую-нибудь сироту принять в семью. Потом решила, что возможности не будет и надо не пенять на обстоятельства, а действовать. В общем, их дочка Катенька чудесное создание уже у них отлично прижилась, а тут какие-то проблемы с бумагами. Оформили, мол, усыновление не по правилам и прочее. Да кто тогда, сразу после войны, вообще смотрел на документы? Морской впервые озвучивал это предположение вслух. Раньше он даже Гале не признавался, что постоянно в мыслях возвращается к эпизоду с Николаем и вроде бы как ищет ему оправдание. Горленко тогда очень волновался, даже по инстанциям ходил с орденами, чего вообще-то он терпеть не может. И неожиданно проблема разрешилась. Мне кажется, что и проблема, и решение крючок, на который Колю и поймали. Надеюсь, без серьезного повода Горленко никогда бы не пал так низко, Морской поморщился, понимая, что сейчас придется рассказать Ирине о всех своих горестях. Меня ведь не просто так уволили из газеты, понимаете? начал он. Были неприятности. В том числе из-за писем читателей, возмущенных моими статьями. И мне в редакции злорадно доложили, что вот, дескать, один такой нелестный отзыв написал ваш верный друг. Как вы уже догадались, этим «другом» был Горленко.