Ответ государя воеводе Непейцыну последовал 30 июня 1671 года. Уже 17 числа следующего месяца его доставил в Тотьму тот же пристав Мишка Попов, который ранее отвёз в Москву «отписку» о разбойных делах в уезде. Царский указ из Приказа Устюжской чети «за приписью» дьяка Аврама Кощеева[43] гласил: «И как к тебе наша, великого государя, грамота придет, и ты б про разбой и про всякое воровство тех воров сыскивал, и для подлинного разыскания на Вологду к воеводе и дьяку писал, чтоб они тех оговорных людей к тебе на Тотму для очных ставок присылали без молчанья, и тем разбойникам и воровским людям указ чинил по Соборному Уложенью. А о старце Ферапонте писал бы ты на Вологду к архиепископу, за такое воровство по Правилам святых Апостол и святых Отец чернцом, что велено чинить»[44].
Необходимо пояснить, что находившаяся в пограничье двух уездов Тафтенская пустынь подчинялась непосредственно вологодской кафедре, хотя фактически и стояла на тотемской земле.
Это объясняется тем, что «благословенную грамоту» на открытие новой обители дал вологодский архиерей, у которого, судя по всему, её в своё время и испросили.
Исполняя царский указ, воевода Непейцын 20 августа 1671 года «бил челом» архиепископу Вологодскому и Белозерскому Симону[45] с просьбой «отписать» ему на Тотьму, что «за таковое воровство старцу Ферапонту учинить»[46].
Послание тотемского воеводы на архиерейское подворье в Вологду доставил 25 августа пристав «съезжей избы» Якушка Кашников. Однако, не получив должного ответа от владыки, он отбыл обратно в Тотьму. За это «воровство» ни в чём неповинному приставу дома было «учинено наказанье». Архиепископ Симон, как явствует из дальнейших материалов дела, и не собирался посылать ответ через несчастного Якушку, потому что письмо Андрея Непейцына, по словам владыки, была запечатано воеводскою печатью, а «подорожная» грамотка опечатана «другою печатью», и это обстоятельство ему «явилося сумнительно»[47].
23 сентября 1671 года к архиепископу Симону в Вологду с очередным посланием из Тотьмы прибыл «нарочно» другой тотемский пристав, Стенька Андреев. Воевода Непейцын настаивал на немедленном ответе владыки, «что б в том великого государя делу задержания не было». И ответ архиерея последовал: «И тебе, господине, указ тому чернцу Ферапонту учинить по указу великого государя и по градским законам чево доведется, потому что причетников в воровских винах ятых воров царю и боляром судить повелено. А буде до нево дело не дойдет и ево освободить не задержав, да не будет чин монашества во уничижении»[48].
На этом документальные свидетельства по «разбойному делу» старца Ферапонта заканчиваются. Чем всё завершилось доподлинно неизвестно, остаётся лишь предполагать. Во всяком случае, в «Переписной книге вотчинных и поместных земель Вологодского уезда 16771678 годов» каких-либо, пусть даже косвенных, сведений о крестьянах Тараске и Онтропке Шумиловых из деревни Нишмы не содержится[49]. Возможно, ответ на поставленный вопрос кроется в недрах архивных фондов где-то среди бумаг вологодского воеводы, к которому велено было писать Андрею Непейцыну царским указом от 30 июня 1671 года. Так или иначе, но разбойникам и татям, согласно «Соборному Уложению 1649 года», грозило жестокое наказание. С ними тогда не особо церемонились и зачастую, если дело отягощалось убийством, казнили смертной казнью[50].
Вынес ли повторную «пытку с пристрастием» старец Ферапонт? Сознался ли в своём преступлении? И что с ним стало? История умалчивает. Но факт остаётся фактом Казанская пустынь на Тафте прекратила своё существование. И это является пусть косвенным, но свидетельством не в пользу оправдания её строителя. Скорее всего, имущество Тафтенской обители и земли, если таковые за ней имелись, по предписанию архиепископа Симона отошли к одному из вологодских монастырей или же напрямую к архиерейскому дому. Чтобы найти этому подтверждение, требуется кропотливый анализ «Переписных книг монастырских и церковных земель Вологодского уезда 16771678 годов»[51]. Возможно, что в них же содержится и краткое описание Тафтенской пустыни, которое нам в других источниках обнаружить пока что не удалось. Но начало исследованию положено, а значит, непременно будет и его продолжение, связанное с новыми открытиями.
В наши дни Бурцево и Сидориха нежилые деревни в Сямженском районе. Большинство жителей из них переселились в посёлок лесопункта Дружба, возникший в 1970-х годах на 97 км Семигородней узкоколейной железной дороги, при впадении реки Нореньги в Тафту. Посёлок стоит у самой границы с Тотемским районом. Место в устье Кетлы (недалеко от Дружбы), где Ферапонт создал Казанскую пустынь, ныне заросло мелколесьем. Ничто уже не напоминает о тех бурных событиях, что происходили здесь в XVII веке
Луженые деньги Гераськи Харабардина
Фамилия Харабардин, или Хабардин, до сих встречается в Тотьме и в деревнях Тотемского района. Прежде она была распространена в основном среди жителей Рязанки на правом берегу реки Царевы. Рязанка входила в гнездо деревень под общим названием Низ в старинной Царевской волости (см. картосхему) и имела прежде, кроме официального, второй, народный ойконим. В «Писцовой и межевой книге города Тотьмы с посадом и уездом 16221625 годов» в деревне «Резанка, Полубоярка тож» отмечено трое братьев Русинка, Незговорка и Мишка Васильевы дети Харабардиных[52]. Интересно и название Хоробардина гора на Варницах (всего в 15 верстах от Рязанки напрямую) на вершине этого высокого угора по-над речкой Ковдой стоит сейчас каменная Воскресенская церковь. Топоним Хоробардина гора фиксировался ещё в писцовых книгах начала XVII века[53]. Таким образом, возможны три варианта исходного прозвища человека, от которого пошло и название горы, и царевская фамилия Харабарда, Хоробарда, Хабарда. Жил этот человек, по-видимому, ещё в XVI веке; но пока не ясно, где на Усолье Тотемском или на Цареве? В «Этимологическом словаре русского языка» Макса Фасмера имеется слово хабарда в значении «буйный, неукротимый человек», которое и могло дать все варианты названного выше прозвища. Но в этом же источнике содержатся и такие диалектизмы, как халабурда «растяпа, разгильдяй» и хараборы «оборванные края одежды», а в переносном смысле «оборванец»[54]. Не исключено, что и эта лексика тоже могла послужить основой для каких-то вариантов прозвища предка всех современных тотемских Харабардиных