Я вздрагиваю и морщусь. На это у меня ответа нет. Ненавижу, когда она называет меня Тедом.
Давай просто полюбуемся звездами.
Ты должен разрешать мне больше, пап, говорит она. Я должна повзрослеть.
Лорен, говорю я, чувствуя, как в душе закипает ярость, так нечестно. Да, я знаю, ты считаешь себя совсем взрослой, но за тобой все еще нужно приглядывать. Помнишь тот случай в торговом центре?
Сколько с тех пор прошло лет? Сейчас все по-другому. Вот посмотри, мы ведь сейчас не дома, а на улице, и я хорошо себя веду.
Вскоре Лорен говорит:
Меня что-то укусило.
В ее голосе одно лишь удивление, но страха пока нет.
В меня тоже впивается жало, причем дважды, почти без перерыва. Чувствовать его я, разумеется, не чувствую, но вижу, как красными бугорками вздувается кожа. Они облепили нас с головы до ног. Лорен срывается на крик:
Что это? О боже, пап, что происходит?
Это огненные муравьи, говорю я, мы, вероятно, сели на их муравейник.
Убери их с меня! кричит она. Мне больно, убери их с меня!
Я сгребаю рюкзак, подхватываю ее на руки и бегу под сенью деревьев. Меня хватают за ноги корни и кусты ежевики. На тропинке я останавливаюсь и энергично нас отряхиваю, лью воду на открытые участки тел и спрашиваю:
Под одежду не забрались?
Нет, говорит она, думаю, нет.
В ее голосе полно слез.
Пап, может пойдем домой.
Ну конечно, котенок.
На обратном пути я все время крепко прижимаю ее к себе. И замечаю больше никаких «Тедов».
Насчет похода глупая была идея. говорит она. Спасибо, что вытащил нас оттуда.
Это моя работа, отвечаю я.
Когда мы приходим домой, Лорен, утомленная всем этим, уже отключилась. Я замазываю укусы лосьоном, осторожно касаясь ее уснувшей кожи. По икре к подколенной впадинке ярко-красной дорожкой поднимаются пузырьки, но так и задумывалось. Мы убежали до того, как муравьи действительно причинили нам вред. Молодые люди, похоже, очень остро чувствуют боль потому что еще не знают, как глубоко она может уколоть.
Утром нам пора прощаться. Лорен прильнула ко мне.
Я люблю тебя, пап. Не хочу уходить.
От ее дыхания у меня влажнеет борода.
Я знаю.
У меня на губах вкус ее слез. Океанской волной в душе вздымаются чувства. С такой силой, что приходится зажмурить глаза.
Увидимся на той неделе, говорю я, не переживай, котенок. У тебя все будет хорошо. Время пролетит быстро не успеешь оглянуться, как опять окажешься здесь.
От ее всхлипываний на меня обрушивается тоска.
Я сажусь на диван, слушаю музыку и чувствую себя совершенно несчастным. Но вскоре чувствую, как тыльной стороны ладони легонько касаются усы. В мою ладонь тычется шелковистая головка.
Это Оливия вышла из своего укрытия, зная, что я в ней нуждаюсь.
Я беру бутыль с галлоном пиретрина и направляюсь в лес. Днем он совсем другой. На земле горстями разбросанного зерна пестрят пятна света. Из листвы высовывает морду олень, широко распахнув свои черные глаза, а в следующее мгновение убегает. Вскоре я понимаю почему когда прохожу мимо человека с волосами цвета апельсинового сока и его собаки. Псина по привычке щерит на меня свой оскал. Не забыла тот раз, когда Оливия пыталась выбежать на улицу. Затем я обгоняю семью в красных куртках. Такое ощущение, что они перессорились. У детей маленькие, серьезные лица; отец, похоже, устал. Мать шагает впереди, будто вовсе их не знает. Я прохожу место, где обычно сворачиваю с тропинки на поляну, делаю еще несколько шагов, сажусь на пенек и жду. Они идут своей дорогой, не говоря ни слова. Отец приветствует меня кивком головы. Нет, они точно поссорились. В семье никогда легко не бывает.
Когда их красные куртки исчезают за озаренными солнцем деревьями, я делаю круг и выхожу к поляне. Кусок брезента все еще там лежит на перегнившей листве, как сморщенная шкура дохлого монстра. По нему суетливо расхаживают муравьи. Оставлять его здесь нельзя, он может привлечь к поляне внимание. Я беру длинную палку и сгребаю брезент в кучу. Затем подцепляю его и кладу в специально принесенный мешок для мусора.
Вереница муравьев образует дорожку, по которой я дохожу до главного входа в муравейник. В лучах солнца они чуть ли не светятся маленькие, безобидные с виду существа. Ни в жизнь не подумаешь, что эти козявки могут причинить такую боль.
Вереница муравьев образует дорожку, по которой я дохожу до главного входа в муравейник. В лучах солнца они чуть ли не светятся маленькие, безобидные с виду существа. Ни в жизнь не подумаешь, что эти козявки могут причинить такую боль.
Прошу прощения, говорю я, выплескиваю на муравейник пирентин, лью его во все отверстия, а потом и в мусорный мешок с куском брезента.
Я не знал наверняка, осталось ли на северо-западной оконечности поляны гнездилище огненных муравьев. Но понимал, что скорее всего да, ведь они селятся по территориальному принципу. Мне тяжело было слушать крики Лорен, видеть ее боль, когда они ее кусали. Но это было необходимо она должна учиться.
Должен признать, что в последние дни Лорен ведет себя лучше. И случаи, такие как в том торговом центре, больше не повторяются.
Я стою в центре поляны, совпадающем с центром сотканного солнечным светом узора. На земле плещется лужица солнечных лучей. Я приветствую богов и ощущаю их могущество. Они тянутся вверх из-под лесной подстилки, дергая меня в разные стороны за тонкие ниточки. Мамочка права. Как только заживет рука, надо будет отыскать им новый дом. Их начинают чувствовать люди. Та семья подобралась к ним слишком уж близко.