Ничего! Длинным глотком я допила вино и перевернула бокал, демонстрируя его пустоту. Кто успел, тот и съел.
Я показала супругу язык и торжествующе расхохоталась.
Как же так, сокрушался Чезаре, подбираясь ко мне мягкими кошачьими шагами. Мои надежды на десерт полностью разрушены?
Сорвавшись с места, я отскочила за кресло.
Утешьтесь тем, что мне пришлось по вкусу ваше бароло.
Кресло отлетело в сторону, дож схватил меня за плечи.
Так себе утешение, сообщил он серьезно, я требую свой десерт.
И Чезаре меня поцеловал. Глубоко, властно, влажно. И я ответила на поцелуй. Ладони мои прижались к его животу, не затем, чтобы оттолкнуть, а впитывая кожей новые ощущения.
Тесоро, простонал Чезаре, когда мои руки двинулись вниз по его телу, поглаживая и узнавая.
И в этот раз я не отстранилась. Мысли о том, что он называет так всех своих девиц, меня не тревожили. Обмякнув, я позволила подхватить меня на руки, прикусила его смуглую кожу на шее, там, где под ней билась синяя кровяная жилка. Чезаре тяжело и хрипло дышал, опустил меня на диванчик у окна, встал на колени, осыпая поцелуями грудь и плечи в вырезе платья. Я запустила пальцы в его волосы и выгнулась, принимая ласку.
Филомена, ты лучшее, что случалось в моей жизни, благословение, подарок. Я люблю
Чезаре! Дверь гардеробной, распахнувшись, ударилась о стену. Беда!
Я натянула на плечи сползшее платье. Как неприлично. Нас ждет матушка, а мы Постойте, беда?
Синьор Копальди был растрепан и с ног до головы покрыт копотью.
Что еще, Артуро? Пружинно поднявшись, дож подошел к секретарю.
Пожар, синьора Муэрто взрыв
Чезаре выбежал за дверь, прокричал гвардейцам:
Охранять дону догарессу!
Я пошла следом, не оставаться же в гардеробной. Четверка стражников меня не останавливала, им велели охранять, вот они и семенили, подлаживаясь под женский шаг, окружив меня со всех сторон. Дверь спальни свекрови была сорвана с петель, внутри клубился дым потушенного уже пожара, пришлось посторониться, пропустив слуг с ведрами. Пробежал лекарь в белой мантии. До меня доносились отрывистые команды дожа. На меня напал ступор, я прислонилась спиной к стене коридора.
Филомена.
Женская ручка прикоснулась к моему плечу, я повернула голову, синьорина Раффаэле расплакалась. Она уже успела переодеться ко сну, и тонкий шелк ночной сорочки места воображению не оставлял.
Дона догаресса, извольте пройти со мной, с вами желают побеседовать.
Я мотнула головой, Голубка с нажимом проговорила:
Приказ его серенити.
С усилием отлипнув от стены, я, пошатываясь, шла куда-то. Ковер, паркет, ступеньки, паркет, ковер, паркет, порог. Мы с босоногой Голубкой оказались в глухой квадратной комнатенке, меблировка которой состояла лишь из деревянного стола и двух стульев. Паола кивнула на ближайший:
Присядьте, вам предстоит допрос.
Что с матушкой? спросила я безжизненным голосом и села.
Дона Муэрто мертва. Раффаэле вытерла глаза, оставляя на лице грязные разводы. Моя добрая госпожа погибла в огне безумной саламандры!
Паола стояла, мой взгляд сфокусировался на ее пупке, видном сквозь тонкую ткань.
Безумной саламандры?
Да, Филомена! И теперь ты ответишь за это. Ты за все ответишь.
Голубка шипела, угрожающе нависая надо мной. Я съежилась на стуле, пытаясь не слушать.
Синьора Раффаэле, спокойный мужской голос заставил Паолу вздрогнуть.
Синьорина, поправила она вошедшего в комнату молодого человека и расплакалась.
Синьорина, поправила она вошедшего в комнату молодого человека и расплакалась.
Синьорина Раффаэле, послушно повторил он, благодарю вас за услугу. Теперь, когда вы столь быстро сопроводили ко мне дону догарессу, вынужден просить вас уйти.
Но мне есть что вам рассказать, господин прокурор.
Изложите это письменно. Прокурор выглянул в коридор. Проводите синьорину в ее покои и выдайте ей писчие принадлежности.
К кому он обращался, мне видно не было. Паола вышла, шлепая по паркету босыми пятками.
Дона догаресса, меня зовут Витале Лакорте. Молодой человек обошел стол и сел, упершись локтями в столешницу и сложив ладони шалашиком. Я прокурор Совета десяти и хочу задать вам несколько вопросов.
Ему было около тридцати. Или больше, или, напротив, меньше. Внешность синьора Лакорте была столь заурядна и лишена особых примет, что уцепиться хоть за что-нибудь взглядом не представлялось возможным. Небольшие светлые глаза, серые или голубые, нечеткий рисунок бледных губ, круглое мягкое лицо, нос уточкой, льняные волосы коротко острижены, прикрывают уши и касаются кончиками воротника черного камзола.
Вы можете говорить?
Я молча кивнула.
Будете плакать?
Я покачала головой.
Хотите пить?
Я пожала плечами.
Он поднялся, вышел из кабинета, вернулся с медной кружкой, полной воды. Мои зубы отбили дробь о ее край.
Благодарю.
Кружку прокурор мне не оставил, передал ее кому-то за дверью, вернулся за стол и принял допросную позу с локтевым упором и ладонями шалашиком.
Итак?
Синьора Муэрто действительно погибла?
Разве вы этого не желали?
Никогда.
А если бы желали, как бы действовали?
Не с помощью саламандр, фыркнула я. Мне бы хватило ума избегать всего, что связало бы убийство с фамилией Саламандер-Арденте. От яда я, положим, тоже отказалась бы. Хотя ядом можно было бы пропитать страницы книги о путешествиях, которую матушка любит читать. Любила