Довели страну большевики, чтоб им пусто было! Такую страну в нищету ввергли!
Это правда. Матвею довелось служить при царском режиме, и ему было с чем сравнить. Как только царя большевики ни клеймили! Самое частое Николай Кровавый. Да по сравнению с бесчинствами и массовыми расстрелами большевиков Николай II вообще выглядел достойно. За все время его правления было вынесено 4797 смертных приговоров. Да и то судами, с присяжными заседателями и адвокатами, по существующим в империи законам, казнено 2353 человека. А не как сейчас, по пролетарской необходимости и классовому сознанию.
На даче уютно, в печи дрова потрескивают, тепло. На улице ветер, холодно, промозгло. Все же сказывается близость к морю. И есть обманчивое впечатление, что и в стране чинно, спокойно, благополучно. Хотя Матвей понимал впечатление кажущееся. После четырех лет вакханалии, гражданской войны, фактически борьбы за выживание, хотелось спокойствия, мира и порядка. Отец «успокоил»:
Еще годика четыре придется потерпеть. Большевики никуда не денутся, но война закончится, станет спокойнее и сытнее.
Четыре года ожидания много, человеческая жизнь короткая, хрупкая, в любой миг оборваться может. Прожить ее повторно не получится, а хочется достойно. Матвей по сводкам ВЧК, конечно секретным, для узкого круга сотрудников, видел, что в стране неспокойно. То бунт или забастовка рабочих, то мятеж в воинской части, то крестьянское восстание. Советская власть старалась реагировать быстро, перебрасывали войска и жестоко пресекали. Зачастую карательные батальоны были набраны из китайцев, прибалтов, особенно латышей, чехов, попавших в страну в мировую войну и плененных. Требования местных жителей им были чужды, жестокость проявляли поистине варварскую.
В 1921 году ВЧК было расстреляно 9701 человек за контрреволюционную деятельность. В 1937 году к расстрелу приговорили 353 074 человека. Всего с 1921 по 1953 год в РСФСР, а потом и СССР было расстреляно 642 980 человек.
Все же жалел Матвей о царском режиме. Была стабильность, народ сыт, одет. И для него, как для жандарма, понятны задачи и враги все революционеры, жаждущие свергнуть власть. Но все делалось по закону. Свергли, случилось. Все партии, бывшие в союзниках у большевиков, стали ее врагами. Большевики стали уничтожать анархистов, эсеров, меньшевиков, бундовцев и прочих. Конкуренты не нужны, а законы лишь ограничивают, их долой! В итоге для населения жизнь изменилась в худшую сторону голод, разруха, полное бесправие. И для страны плохо заводы стоят, железная дорога едва дышит, торговля замерла. За границу поставлять нечего, притока валюты нет. Из церквей ценности уже вывезли, принялись за музейные кладовые, в том числе кремлевские и Эрмитажа.
Как бывший жандарм, он знал нормы питания заключенных при царском режиме. Самый строгий из них каторга. Каторжанин получал в сутки 2,5 фунта хлеба (1 кг) и 136 г мяса. Крупа, овощи, зелень по норме. В месяц норма по мясу 3,5 кг. По продуктовым карточкам в городе иждивенец получал в 1920 году в месяц 1,5 кг мяса, а рабочий 2,5 кг. Да и мясо зачастую было не лучшего качества.
После одного из совещаний начальник попросил Матвея задержаться.
Матвей Павлович, ты такого поэта Есенина знаешь?
Не знаю, кто такой и почему нам интересен?
Молодой, из рязанских. Начинал, как все они про березки, про любовь. Но поступают сигналы на вечерах и не только в тесном кругу, стал читать стихи непотребные. Да еще хулит советскую власть. Займись. Сходи на поэтический вечер, послушай.
Вы же знаете, я пролетарий, не любитель рифмоплетов, сказал Матвей.
Что делать? Для дела борьбы с контрреволюцией надо.
Есть!
На улицах нашел афиши. Отпечатанные на скверной газетной бумаге о вечере поэта, который должен состояться завтра в клубе фабрики «Красный резинщик». Вход свободный, начало в двадцать часов. Матвей фанатом поэзии не был, Пушкина, Лермонтова, Державина изучал в гимназии. Многие их стихи знал. Но от пролетарских поэтов его воротило от Д. Бедного, В. Маяковского с его неуклюжими строками. Теперь придется целый вечер уделить. На службе хватало других важных дел дипломаты многих стран пытались, пользуясь дипломатической неприкосновенностью, создавать агентурную сеть.
Следующим вечером пошел в клуб. Публика собралась разношерстная и рабочие, и странные личности с шейными платками, претендующие на артистические наклонности, с горящими глазами завзятых кокаинистов. А еще нервические женщины, почти непрерывно курящие в фойе сигареты с длинными мундштуками. На небольшую сцену вышел поэт. Публика взорвалась овациями, которые не смолкали долго, пока поэт не начал декламировать стихи. Читал с подвываниями, как все поэты читают свои произведения. Матвей слушал внимательно.
Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым
Да нет в его стихах ничего от бунтаря. Вечер длился долго, часа три. Все же поэт устал и откланялся. К нему кинулись экзальтированные барышни. Матвей дождался, когда слушатели большей частью покинут зал. Пошел к выходу и поэт со стайкой почитательниц его таланта. За ними Матвей. Разговор о поэзии, о любви, о возвышенных чувствах. Если Сергей и говорит нечто неприемлемое для советской власти, то скорее в кругу друзей, если осторожен. Но творческие люди обычно делают поступки импульсивные. И если имеют свое мнение, обязательно проговорятся. С утра Матвей дал задание сотруднику последить за поэтом. Еще одно упущение ВЧК, что не переняли от Охранного отделения службу филеров. У «топтунов» и навыки слежки наработаны, и гардероб подобран специфический. Вывернул пиджак и он уже не черный, а синий. Снял картуз серого цвета, сунул в карман, а взамен нацепил кепку-восьмиклинку коричневую. Если фигурант осторожен, да еще реально замешан в чем-либо противозаконном, может оглядываться, а опытного «топтуна» не определит. Улики преступной деятельности собирать надо скрупулезно, слежкой выходить на возможные контакты. ВЧК же предпочитало силовые методы. Заподозрили после доноса, значит арестовать и признание выбить. А коли сознался подпиши протокол и в суд. Матвей не слышал, чтобы кому-то вынесли оправдательный приговор. Либо от пяти до десяти лет лагерей, либо расстрел. Жизнь человеческая не стоила ничего, не ценила власть своих граждан, особенно специалистов, имевших опыт и получивших образование при царском режиме. Презрительно называли «бывшими». А обойтись зачастую без их помощи не могли. На ленинских догмах построить завод или запустить заброшенный рудник не получится, знаний не хватит.