Шехтман представляет теорию Локка о самоидентичности в виде ясного, психологически богатого и красноречивого определения. Мы сами стремимся к единению связности и понятности таким образом, чтобы наши жизни имели траекторию и ее эпизоды сочетались. Люди вынуждены искать осмысленного порядка или, если угодно, нарративного. Нарративная теория опирается на новые исследования в философии и психологии в сфере умственного развития человека и роли языка и социальной среды для формирования нового определения себя: быть собой это как быть главным персонажем истории от первого лица, которую мы сами и рассказываем.
Нарративная теория это теория о становлении себя. Индивидуальность полагается на наш опыт прошлого и настоящего, упорядоченный, частично сознательно и частично бессознательно, набором принципов. Схема организации, при помощи лупы, изучает необработанный опыт, формируя уникальную точку зрения. Быть собой значит иметь связную и понятную, а следовательно, каким-то образом организованную «историю своей жизни», потенциально доступную если не нам, то членам нашего сообщества. Мы как субъект опыта собственной точкой зрения действительно формируем наш опыт.
Формы нарративности сами собой не обязательно извлекаются из какого-то конкретного литературного жанра, хотя многие теоретики нарративов не были бы удивлены, если бы люди понимали и выражали свой опыт через знакомые составляющие нарративов: героя, историю, сюжет, прием, мотив, тему, линию сюжета или персонажа. Повествование универсальная человеческая практика и мощное средство для упорядочивания значимости и нарративов, а объяснение нарратива это способ наделения смыслом нашего опыта живущих во времени существ.
Нарративная теория также наделяет новым смыслом память: воспоминание о событии, действии или опыте это не просто плоский, обделенный эмоциями мыслительный процесс. Когда Дункан вспоминает пытки его матери или ранение в голову, которое убило его, это воспоминания, до конца наполненные чувствами. Что важнее, часто точно такие же чувства, которые мы испытывали в тот момент, возвращаются снова свежими и живыми, а не холодными и отстраненными, будто «микрофильм», проигрываемый кадр за кадром мысленным взором. Насыщенная жизнь изначального Дункана теперь содержалась в гхоле, окрашивая его настоящее, вероятно объясняя различное поведение и мировоззрение, которые он испытал при пробуждении. Он интегрировал в той же степени сознательно, сколько и бессознательно, новый набор процедурных и опытных воспоминаний в набор, который был у него до нового пробуждения.
Нарративная теория объясняет, почему последний Дункан на Капитуле относится к памяти его оригинала как к своей, ведь все те жизни были интегрированы в его настоящее сознание. Они вернулись к нему: все жизни, рождения, смерти, профессии, друзья, жены, дети за все три с половиной тысячи лет прожитого опыта, в той же мере, в которой его память была памятью одного настоящего гхолы.
Мой собственный Дункан Айдахо
Дж. Дэвид Веллеман, профессор философии Нью-Йоркского университета, походит на теоретика нарративов, если посмотреть под определенным углом. Он заметил, что местоимение первого лица единственного числа «я» непостоянный товарищ. С одной стороны, прошлый я может быть тем же человеком, что и я, идентифицированный в какой-то отдельный момент прошлого, то есть это метафизическая связь через время. Метафизическое здесь означает только что-то за пределом или поддерживающее физическое. Например, я умер на Арракисе, и мои клетки украли, чтобы клонировать меня. С другой стороны, прошлый я может быть кем-то, о ком я могу рефлексивно думать от первого лица. Сардаукар прошел через мои клинки и убил меня. Это психологическая связь меня и Я, потому что мы субъекты одного лица. Наши биографии или, лучше сказать, нарративы фантастичны, но правдивы. «Мы изобретаем себя но мы действительно те персонажи, которых мы изобрели» (Веллеман 2006а). Вспомните старый анекдот о том, что жизнь незаконченная работа. Согласно нарративной теории получается, то же являет собой и проживающий эту жизнь человек произведение искусства.
Почему интеграция последним Дунканом множества предыдущих воспоминаний прошла так хорошо, так плавно? Что ж, во-первых, на помощь ему теперь пробудились силы ментата, философа Дзенсунни и правдовидца, подчиняющиеся его воле. Во-вторых, гхола пробудил в себе человека, очень похожего на него самого. Ему не пришлось бороться с этими личностями, когда они заполонили его сознание, как это бывает с Бене Гессерит и их Другой памятью. Все Дунканы были крайне схожими личностями, и даже их непробужденная личность гхолы была очень похожа на интегрированную личность после пробуждения.
В-третьих и, думается, что это самое важное, последний Дункан это человеческое Я. Веллеман отмечает, что человеческое Я имеет мощный стимул к самосогласованности. И перед лицом наступления непосредственного, яркого, неизбежного, субъективного опыта настоящего, который является узнаваемыми воспоминаниями, как будто из уст человека, крайне похожего на себя, Я поступает как должно поступать оно интегрирует. Не важно, происходит ли это сознательно или рефлексивно, как обычно бывает у людей. Правдивость или неискренность не играет важной роли. Последний Дункан это психологически непрерывное слияние сознаний всех Дунканов прошлого и его собственного сознания настоящего.