Им принесли реплики двух экспрессионистских полотен. Армануш подали блюдо, отсылавшее к картине Франческо Боретти «Слепая проститутка». А на тарелке Мэтта повар воспроизвел одну из работ Марка Ротко под весьма подходящим названием «Без названия». Они были настолько поглощены созерцанием своих тарелок, что даже не заметили, как подошедший официант поинтересовался, все ли в порядке.
Остаток вечера прошел приятно, но не более того.
Все оказалось на редкость вкусно, и они быстро приноровились к тому, чтобы поглощать произведения искусства. Когда принесли десерт, Мэтт с легким сердцем внес хаос в стройные ряды ягод ежевики, у него была «Апрельская тоска приносит майский желтый» Питера Китчелла. Армануш не задумываясь вонзила ложку в трепещущий нежный заварной крем, представлявший «Мерцающую субстанцию» Джексона Поллока.
А вот беседа не клеилась. Есть у них получалось гораздо лучше, чем говорить. Хотя, вообще-то, ей было приятно с Мэттом, и как мужчина он ей вполне нравился. Но чего-то фатально не хватало. И не в том смысле, что недоставало какой-то части от целого, но само это целое словно распадалось. Может быть, они объелись философией. Как бы там ни было, Армануш осознала, что ее возможности, увы, ограниченны и она при всем желании ну никак не сможет влюбиться в Мэтта Хэссинджера. Это открытие положило конец ее сомнениям, и теперь, потеряв к Мэтту всякий любовный интерес, она могла просто хорошо к нему относиться.
На обратном пути они вышли из машины и в задумчивом молчании немного прогулялись по Коламбус-авеню. Ветер переменился, и Армануш на миг почуяла резкий соленый запах моря. Ей так захотелось убежать отсюда куда-нибудь на берег океана. Тем не менее, оказавшись перед книжным магазином «Сити лайтс», она невольно оживилась, увидев в витрине одну из своих любимых книг «Гробницу для Бориса Давидовича» Данило Киша.
Ты читал вон ту книгу? Она потрясающая! воскликнула Армануш и, получив отрицательный ответ, принялась излагать первый рассказ сборника, а потом перешла к остальным семи.
Она была искренне убеждена, что понять эту книгу можно, только разобравшись в том, как устроена восточноевропейская литература. На протяжении последующих десяти минут Армануш просвещала Мэтта, хотя еще утром обещала матери ни словом не заикнуться о книгах, по крайней мере на первом свидании.
Так они добрались до Рашен-Хилл и стояли лицом к лицу перед кондоминиумом бабушки Шушан. Вечер подходил к концу, и обоим хотелось, чтобы конец был лучше начала. Им пришел в голову только один способ. Вместо долгожданного страстного поцелуя, воплощения давних мечтаний, у них получился поцелуй нежный и невинный. Оба были столь далеки от страсти, что Армануш запечатлела его, движимая состраданием, а Мэтт робким восхищением.
Я весь вечер хотел сказать, пробормотал, запинаясь, Мэтт, словно собирался сделать горькое и неприятное признание, ты так удивительно пахнешь Чем-то необычным, экзотическим, как
Как что? Армануш побледнела, перед глазами стояла тарелка с дымящимися мантами.
Мэтт приобнял ее и прошептал:
Фисташки да, от тебя пахнет фисташками.
В пятнадцать минут двенадцатого Армануш выудила связку ключей, чтобы открыть запертую на множество замков входную дверь. Она с ужасом думала о том, что все семейство собралось, наверное, в гостиной, беседует о политике, пьет чай, ест фрукты и, конечно, ждет ее возвращения.
Но дома было темно и пусто. Бабушка с отцом уже легли, остальные ушли. На столе стояло блюдо с яблоками и апельсинами. Фрукты аккуратно очистили и явно оставили для нее. Армануш взяла потемневшее яблоко, и у нее сжалось сердце. Среди призрачной ночной тишины она грызла яблоко и чувствовала, как ее охватывают грусть и усталость. Скоро возвращаться в Аризону, но как она выдержит удушающую атмосферу материнского мирка? Здесь, в Сан-Франциско, ей было хорошо, она даже подумывала о том, чтобы взять академический отпуск на один семестр и пожить с папой и бабушкой Шушан. Но все равно и здесь чего-то не хватало, недоставало какого-то куска ее души, и без этого она не могла начать жить своей жизнью. Неудачное свидание с Мэттом Хэссинджером лишь усилило это чувство. Она стала мудрее, лучше осознавала свое положение, но ценой этого знания стала печаль.
Но дома было темно и пусто. Бабушка с отцом уже легли, остальные ушли. На столе стояло блюдо с яблоками и апельсинами. Фрукты аккуратно очистили и явно оставили для нее. Армануш взяла потемневшее яблоко, и у нее сжалось сердце. Среди призрачной ночной тишины она грызла яблоко и чувствовала, как ее охватывают грусть и усталость. Скоро возвращаться в Аризону, но как она выдержит удушающую атмосферу материнского мирка? Здесь, в Сан-Франциско, ей было хорошо, она даже подумывала о том, чтобы взять академический отпуск на один семестр и пожить с папой и бабушкой Шушан. Но все равно и здесь чего-то не хватало, недоставало какого-то куска ее души, и без этого она не могла начать жить своей жизнью. Неудачное свидание с Мэттом Хэссинджером лишь усилило это чувство. Она стала мудрее, лучше осознавала свое положение, но ценой этого знания стала печаль.