Г. Ч. Ли начал большую работу по документальному описанию охоты на ведьм, обратившись в архивы всех христианских стран. Эту работу закончили уже его ученики. Ф. Донован, известный современный историк, пишет: «Если мы отметим на карте точкой каждый установленный случай сожжения ведьмы, то наибольшая концентрация точек окажется в зоне, где граничат Франция, Германия и Швейцария. Базель, Лион, Женева, Нюрнберг и ближние города скрылись бы под множеством этих точек. Сплошные пятна из точек образовались бы в Швейцарии и от Рейна до Амстердама, а также на юге Франции, забрызгали бы Англию, Шотландию и Скандинавские страны. Надо отметить, что, по крайней мере в течение последнего столетия охоты на ведьм, зоны наибольшего скопления точек были центрами протестантизма. В полностью католических странах Италии, Испании и Ирландии было бы очень мало точек; в Испании практически ни одной».
Вероятно, самым красноречивым эпизодом служат процессы над «сейлемскими ведьмами» в Массачусетсе, когда в городке Сейлем в июне 1692 г. были осуждены, сожжены или повешены 152 «ведьмы». Это не было самосудом или приступом мракобесия фанатиков. Идеологами акции были: ректор Гарвардского университета Инкрис Мезер и виднейший американский ученый того времени, член Лондонского Королевского общества, естествоиспытатель, философ и историк Коттон Мезер, много сделавший для распространения в Новой Англии идей Ньютона и Локка. Осенью, по завершении сейлемских процессов, К. Мезер написал трактат «Чудеса незримого мира», где давал обоснование казней: «Полчища бесов, к ужасу нашему, вселились в город, являющийся центром колонии и в известном смысле первенцем среди наших английских поселений» [4].
Таким образом, в католических странах сообщества образованного слоя обсудили проблему, изучили эмпирический опыт, сформировали теорию и представили убедительный вывод: ведьм и демонов не существует. Влиятельные и авторитетные интеллигенты, священники и власти обратились к массе населения, и их призыв был принят. Так была создана важная инновация и важный сдвиг в развитии культуры мировоззрения. Но в странах от Франции и Швейцарии до Северного Запада этот сдвиг был отброшен они укрепили свою инерцию и пережитки, в какой-то мере до сих пор[36]. Вероятно, что их пережитки превратились в кредо, в ценность, которая консолидировала секты и общности, которые смогли организовать огромные проекты и завоевания[37].
Агрессивное невежество это классическая модель. Хайдеггер сказал так: «Человеческая масса чеканит себя по типу, определенному ее мировоззрением. Простым и строгим чеканом, по которому строится и выверяется новый тип, становится ясная задача абсолютного господства над землей» [5, с. 311].
Вот другой важный тип «невежества», он использует «мягкую силу».
Структура его такова: влиятельные общности, получившие убедительные доказательства, что прежнее их представление ошибочно, игнорируют эти доказательства. Одни, обычно великие мыслители, не хотят слышать об этом они хотят завершить свои труды и улучшить их парадигмы. Новые парадигмы, часто непонятные и спорные, им мешают.
Эти общности не начинают войну с новой парадигмой, а просто замалчивают новую идею. Но если эта идея быстро развивается и становится новой теорией или даже парадигмой, консервативные ортодоксы прибегают к манипуляции сознанием публики. Объективно, они на время погружают в невежество граждан, и даже некоторых великих ученых и политиков[38].
Конкретный пример: с начала XX в. бизнесмены и власти Запада уверяли граждан, что их экономика и политика надежно охраняют природу. С начала развития западного капитализма в его политэкономии была представлена аксиома бесконечности мира. Эта аксиома преломилась в постулат о неисчерпаемости природных ресурсов. Уже поэтому природные ресурсы были исключены из рассмотрения классической политэкономией как некая «бесплатная» мировая константа.
Рикардо утверждал, что «ничего не платится за включение природных агентов, поскольку они неисчерпаемы и доступны всем». Это же повторяет Сэй: «Природные богатства неисчерпаемы, поскольку в противном случае мы бы не получали их даром. Поскольку они не могут быть ни увеличены, ни исчерпаны, они не представляют собой объекта экономической науки» (цит. по [8, c. 133]).
Историк (Naredo J. M.) писал: «В то время как алхимия была вытеснена и осуждена как научная ересь новой идеологией, эта вера была включена в идеологию в форме мифа о неограниченном прогрессе. И получилось так, что впервые в истории все общество поверило в осуществимость того, что в иные времена было лишь милленаристской мечтой алхимика Химия восприняла лишь незначительные крохи наследия алхимии. Основная часть этого наследия сосредоточилась в другом месте в литературной идеологии Бальзака и Виктора Гюго, у натуралистов, в системах капиталистической экономики (и либеральной, и марксистской), в секуляризованных теологиях материализма и позитивизма, в идеологии бесконечного прогресса» (цит. по [8, c. 37]).
Неисчерпаемость природных ресурсов важнейшее условие для возникновения иррациональной идеи прогресса и производных от нее идеологических конструкций либерализма (например, «общества потребления»). От представления о Матери-Земле, рождающей («производящей») минералы, в политэкономию пришло также противоречащее здравому смыслу понятие о «производстве» материалов для промышленности. В XVII в. считалось, что минералы растут в земле, и поэтому истощенную шахту надо оставить отдыхать на 1015 лет, чтобы минералы снова нарастали. Это сформулировал уже философ современного общества Гоббс в «Левиафане»: минералы «Бог предоставил свободно, расположив их на поверхности лица Земли; поэтому для их получения необходимы лишь работа и трудолюбие [industria]. Иными словами, изобилие зависит только от работы и трудолюбия людей (с милостью Божьей)».