Личность Велёпольского для Петербурга была важна как доказательство того, что с царским правительством поляки сотрудничать могут, и такая работа будет весьма продуктивна, если народные бунты прекратятся. Горчаков, по словам Бисмарка, надеялся, что «графа Велёпольского оставят на императорской службе, для того, чтобы не рвать последнее звено цепи, и чтобы не показалось, что ни один поляк не может работать с императором»[521]. В своих воспоминаниях Милютин отмечал: «Маркиз Велёпольский <> произвел самое внушительное впечатление своим самоуверенным, докторальным тоном и обаятельною диалектикою. В особенности князь А. М. Горчаков, П. А. Валуев, князь В. А. Долгоруков совсем поддались чарам польского аристократа»[522].
Энергичный Велёпольский с первых же дней приступил к активным действиям. Он распорядился, чтобы с амвонов всех костелов было объявлено о твердом желании правительства осуществить процесс перевода барщины на оброк. Он требовал роспуска Земледельческого общества, чтобы нанести удар по своему непримиримому противнику графу А. Замойскому. Вскоре Велёпольский был назначен руководителем Правительственной комиссии юстиции. По его совету М. Д. Горчаков 25 марта распорядился закрыть Земледельческое общество, которое, согласно указу наместника, «приняло характер резко политический, несовместимый с целью его существования»[523]. Нетрудно догадаться, что это решение вызвало всплеск политических демонстраций 26, 27 марта, приведших к столкновению с правительственными войсками[524]. В анонимных письмах Велёпольскому угрожали смертью[525].
Внимательно следивший за каждым шагом царской администрации в Польше, Бисмарк в своих донесениях писал о безрезультатности примирительной политики в отношении поляков. Иногда в его донесениях читается возмущение и недовольство. В одном из них[526] Бисмарк рассуждал: «Напрашивается вопрос, как советники императора без настоятельной необходимости могут соглашаться с тем, чтобы в это взволнованное время <.. > награждать поляков новыми учреждениями для легального продолжения агитации в форме большого числа совещательных и контролирующих выборных органов». Бисмарк обвинял часть российских политиков в отсутствии четкого представления о сущности преобразований в Польше, но отмечал, что даже у тех немногих, «кто отстоит дальше от элементов национальной русской идеи, возникает ответ, что поляки очень скоро злоупотребят предоставленными им правами и этим будет подготовлено условие для насильственного установления императорской власти». Видимость успехов политики реформирования в крае не могла, по его мнению, решить всех вопросов, поскольку она не только не удовлетворяла стремления поляков в обретении независимости, но и расшатывала систему безопасности в самой империи. Единственной возможностью восстановления общественного спокойствия в Польше он считал проведение царской администрацией жесткой политики. По его мнению, «абсолютно нецелесообразно в настоящее время изменять систему, по которой Польша управлялась последние 30 лет». Панацеей от польской проблемы в прусских областях Бисмарк считал поступательный рост немецкого элемента, дающий «существенную гарантию против распространения пагубного влияния, которое может оказывать национальная организация Королевства Польского на соседние провинции Его Величества (Вильгельма I В. Д.)». Сравнивая прусско-польский антагонизм с российско-польским, Бисмарк подчеркивал, что при «совместном государственном существовании русские оказались бы под руководством поляков, а немцы нет». Этот вывод он делал в частности из слов самого Александра II. В своих мемуарах Бисмарк писал: «Польша представляла, по его (Александра II В. Д.) словам, источник беспокойства и европейской опасности для России, а русификация ее неосуществима из-за различия вероисповеданий и из-за недостаточных административных способностей русских властей. Русский человек не чувствует того превосходства, какое нужно, чтобы господствовать над поляками»[527].
Горчаков, напротив, считал, что для России невозможно в непосредственном соседстве с прусскими и австрийскими областями Польши, где поляки «наслаждаются более свободным и лучшим положением», держать в «железных рукавицах» жителей Царства Польского. Он акцентировал свое внимание на несостоятельности проводимой Николаем I и польским наместником Паскевичем политики в Царстве Польском. Горчаков особо отмечал, что «такому сильному монарху, коим, без сомнения, является император Александр II, недостойно держать в состоянии бесправных целую категорию своих подданных из-за страха перед результатом другого метода управления» Царством[528]. Это высказывание как будто продолжает идеи, выраженные в циркуляре А. М. Горчакова представителям России при иностранных дворах от 8 (20) марта 1861 г., в котором указывалось, что «Россия и Европа могли убедиться, что Его Величество не только не отстраняет и не отсрочивает преобразований, вызываемых развитием идей и общественных интересов, но, решительно приступив к делу, совершает его с неослабной последовательностью»[529]. Вполне отвечающим духу времени и реформаторским целям Александра II можно считать высказывание Горчакова, что «Россия не хотела бы перед другими правительствами выглядеть абсолютно равнодушной к прогрессу цивилизации, казаться лишь фоном этого прогресса»[530].