В этой связи в Берлине довольно скептически относились к заверениям Александра II в решительности дальнейших действий в Польше, где законная «власть имеет полное право подавлять бунт и отвечать на нападения»[510]. Чуть позже, временно замещавший Бисмарка осенью 1861 г. в Петербурге секретарь прусской дипломатической миссии К. фон Шлёцер, рассуждая о появившихся в российской столице прокламациях «Великорусса» и выдвигаемых в них требованиях немедленного признания независимости Польши, писал: «Я всего лишь спрашиваю: возможно ли было распространение таких прокламаций в правление императора Николая? Нет <> всеми слоями общества овладело какое-то брожение»[511].
На выбор Александром II мирного решения конфликта, по мнению Бисмарка, могло оказать влияние существовавшее в российском обществе, как он говорил, старорусское либеральное дворянство. Бисмарк считал губительными распространяемые в этой «партии» представления о том, что «обладание Варшавой является тяжелым бременем для России и что без опасности для последней можно пойти на создание независимого польского государства»[512]. По мнению Бисмарка, вместо Царства Польского представители этой партии «жаждут компенсацию во владении русинскими православными восточными землями Галиции, на Востоке»[513], что противоречило государственным интересам России. Он связывал политику этой дворянской группы скорее с происходившими в России социальными изменениями в крестьянском вопросе и подчеркивал: «Они предвидят, что император позволит им в России также много, как и полякам; они надеются отыграть политические права, которые они потеряли в социальной сфере вследствие отмены крепостного права»[514]. Прусский посланник отмечал, что «эти идеи не представлены политическими фантастами, но влиятельнейшими людьми в зрелых годах, чье мнение, вследствие их ведомственного положения, оказывает влияния на правительственные постановления». Бисмарк не называл имен, что свойственно его донесениям, но несомненно то, что они входили в петербургский круг общения Бисмарка, поскольку ему неоднократно «удавалось убеждать их в абсурдности этих идей»[515].
Еще со времен франкфуртской миссии Бисмарк категорически отрицал возможность предоставления Польше независимости, поскольку восстановление Польши автоматически поднимало вопрос об отторжении от Пруссии провинции Позен. Польские области, в которых проживало полтора миллиона человек, были важным регионом Прусского королевства, особенно с точки зрения промышленного развития этих территорий и их сельскохозяйственного значения. Даже прусские либералы, считая поляков отважной, разделенной нацией, поднявшей мятеж против своих угнетателей, все же не поддерживали восстановление их былого государства[516].
Опасность восстановления Польши Бисмарк рассматривал и в международном аспекте. Он считал, что с восстановлением польского католического государства на востоке Европы усилится влияние Франции в этом регионе и поляки «станут самыми рьяными и хищническими союзниками любого врага России и Пруссии, невыносимыми соседями, и их честолюбие непрерывно будет направлено на отвоевание старопольских границ». По его мнению, речь шла о том, чтобы выбрать, кем быть: «Молотом или наковальней». Принимая во внимание такого опасного соседа, он считал «размежевание между Россией и Пруссией просто немыслимым»[517]. Одно из самых резких высказываний о поляках и Польше Бисмарк поместил в своем письме сестре от 14 (26) марта 1861 года. Он писал, что поляки «отчаялись в самой жизни; я полностью сочувствую их положению, но если мы желаем сохранить самих себя, нам ничего не остается делать, как уничтожать их». Бисмарк в свойственной его посланиям манере использовал яркую аллегорию: «Волк не виноват в том, что его создал таким Господь, однако этого самого волка убивают, как только представляется возможность»[518].
Опасность восстановления Польши Бисмарк рассматривал и в международном аспекте. Он считал, что с восстановлением польского католического государства на востоке Европы усилится влияние Франции в этом регионе и поляки «станут самыми рьяными и хищническими союзниками любого врага России и Пруссии, невыносимыми соседями, и их честолюбие непрерывно будет направлено на отвоевание старопольских границ». По его мнению, речь шла о том, чтобы выбрать, кем быть: «Молотом или наковальней». Принимая во внимание такого опасного соседа, он считал «размежевание между Россией и Пруссией просто немыслимым»[517]. Одно из самых резких высказываний о поляках и Польше Бисмарк поместил в своем письме сестре от 14 (26) марта 1861 года. Он писал, что поляки «отчаялись в самой жизни; я полностью сочувствую их положению, но если мы желаем сохранить самих себя, нам ничего не остается делать, как уничтожать их». Бисмарк в свойственной его посланиям манере использовал яркую аллегорию: «Волк не виноват в том, что его создал таким Господь, однако этого самого волка убивают, как только представляется возможность»[518].
После публикации Высочайшего Указа 14 (26) марта о реформах в управлении Царством Польским началась подготовка к введению новых учреждений. Все назначаемые лица были польского происхождения. Так, например, главным директором Правительственной комиссии духовных дел и народного просвещения был назначен граф Александр Велёпольский, маркиз Гонзаго-Мышковский. Милютин характеризовал его, как «одного из крупных представителей польской аристократии, человека твердого характера и самостоятельного направления»[519]. Политическая линия графа Велёпольского была нацелена на восстановление в Польше национальных институтов, введение дарованной Александром I в 1815 г. конституции. В 1846 г. Велёпольский обнародовал в Брюсселе памфлет[520], ключевой мыслью которого было примирение Польши и России во имя общеславянской идеи. Это обстоятельство, а также личные качества Велёпольского оттолкнули от него руководителей польской эмиграции, и рассорило, в особенности, с А. Замойским, противником любого компромисса в отношениях поляков к русскому правительству.