Теперь, после того как Вена пошла на улучшение отношений с Берлином, в чем был заинтересован и на чем настаивал Петербург, исчезали препоны для укрепления российско-австрийских связей. На октябрь 1860 г. было запланировано проведение встречи Александра II с Францем-Иосифом I и Вильгельмом I в Варшаве. В беседе с Бисмарком Горчаков положительно отзывался о предстоящем варшавском свидании, от которого он «ожидал важные политические результаты». Главная задача, по мнению князя, заключалась в том, чтобы августейшие особы «договорились о вариантах, с помощью которых можно было бы привлечь Францию к солидарности консервативных интересов кабинетов и отвести от того, чтобы она положила всю свою мощь на опасную чашу весов революции»[444].
К этому времени политика Наполеона III в так и незатухающем итальянском вопросе продолжала подрывать состояние безопасности на европейском континенте. Традиционные защитники европейских тронов Австрия, Россия и Пруссия с тревогой наблюдали за успехами революционного генерала Джузеппе Гарибальди, за тем, как правители Пармы и Модены лишились своих престолов, неаполитанский король Франциск II бежал из Неаполя в крепость Гаэта, а войска папского престола капитулировали перед армией Виктора-Эммануила. Разворачивая национальное движение в сторону севера Италии, Наполеон III намеревался больнее ударить по Австрии. В Германии вновь заговорили об опасности общегерманской войны против Франции и Сардинии. Вот почему еще в Теплице германские государи обсуждали линию обороны Венеция-устье Рейна.
Результаты встречи двух монархов в Теплице 2527 июля 1860 г.[442], носили скорее декларативный характер и были скромнее на фоне ожиданий и надежд общественности[443]. Вследствие разногласий по поводу проведения союзной реформы дискуссия по этой теме была практически закрыта. Однако оба монарха обнаружили полную солидарность в обсуждении единой оборонительной стратегии против французской агрессии на Рейне.
Теперь, после того как Вена пошла на улучшение отношений с Берлином, в чем был заинтересован и на чем настаивал Петербург, исчезали препоны для укрепления российско-австрийских связей. На октябрь 1860 г. было запланировано проведение встречи Александра II с Францем-Иосифом I и Вильгельмом I в Варшаве. В беседе с Бисмарком Горчаков положительно отзывался о предстоящем варшавском свидании, от которого он «ожидал важные политические результаты». Главная задача, по мнению князя, заключалась в том, чтобы августейшие особы «договорились о вариантах, с помощью которых можно было бы привлечь Францию к солидарности консервативных интересов кабинетов и отвести от того, чтобы она положила всю свою мощь на опасную чашу весов революции»[444].
К этому времени политика Наполеона III в так и незатухающем итальянском вопросе продолжала подрывать состояние безопасности на европейском континенте. Традиционные защитники европейских тронов Австрия, Россия и Пруссия с тревогой наблюдали за успехами революционного генерала Джузеппе Гарибальди, за тем, как правители Пармы и Модены лишились своих престолов, неаполитанский король Франциск II бежал из Неаполя в крепость Гаэта, а войска папского престола капитулировали перед армией Виктора-Эммануила. Разворачивая национальное движение в сторону севера Италии, Наполеон III намеревался больнее ударить по Австрии. В Германии вновь заговорили об опасности общегерманской войны против Франции и Сардинии. Вот почему еще в Теплице германские государи обсуждали линию обороны Венеция-устье Рейна.
Петербург имел все основания быть недовольным действиями Наполеона III[445]. Во-первых, свержение законных итальянских правителей грубо нарушало третью статью российско-французского тайного договора 3 марта 1859 г., предусматривающую «соблюдение прав монархов, которые не примут участия в войне»[446]. Во-вторых, антиавстрийская политика Наполеона III через Италию могла ударить по Венгрии, а там недалеко было и до Польши.
Слухи о предстоящей встрече монарших особ в Варшаве вызвали бурный отклик в Европе. Ревностный сторонник союза с Россией граф Шарль де Морни передавал в письме Горчакову следующие слова императора Наполеона III: «Я крайне опечален этим варшавским свиданием не по существу, а по внешнему его виду. Огласка, политический эффект этой встречи принимаются в Европе за несомненный признак охлаждения с Францией, а это очень жаль и меня огорчает»[447]. В письме одного молодого дипломата из Лондона говорилось следующее: «Здесь полагают, что Варшавское свидание не столько результат итальянского движения, сколько французского движения. Рейн, Венеция, Польша вот о чем будет идти речь гораздо более чем о Гарибальди. Варшава не значит: вмешательство в Италию, но значит: невмешательство на Рейне, в Венгрии, в Польше. Таково, мне кажется, суждение английской публики. Вот почему в Англии не особенно тревожатся по поводу этого соглашения»[448]. Несмотря на то, что прусские либералы считали Англию гораздо более ценным союзником[449] в сравнении с экономически слабыми Россией и Австрией, известие о предстоящей встрече вызвало в Германии радость и воодушевление. Казалось, возрождается проверенная на деле охранительная система Священного союза, в которой Европе спокойно жилось до 1848 г. Министр-президент Гессен-Дармштад-та Райнхард Карл Фридрих фон Дальвиг в разговоре с французским посланником так отзывался о свидании: «Не из-за слишком нежной дружбы к Австрии решился Александр II принять варшавское свидание. Он хочет бороться с революцией из опасения, чтобы она не дошла до него, и для этого он наденет, как он недавно говорил, свой старый мундир австрийского полковника, чтобы галуны его снова блестели в глазах революционеров»[450].