Уже через несколько дней Бисмарк распорядился передать телеграфом Ройсу свой план урегулирования конфликта[1711], который учитывал данные накануне Александром II греческому королю Георгу I рекомендации поведения в отношениях с Турцией[1712]. Этот «шахматный ход», как его называл канцлер, заключался в том, чтобы склонить греков обратиться к Франции, как заступнице своих интересов. Бисмарк был уверен в том, что «французское национальное тщеславие добилось бы большего, чем от него требовалось, чтобы сделать эту защиту эффективной». Благодаря этому греческому гамбиту Россия, а вместе с ней и Пруссия, спутывали все австрийские планы. Депутация греков, обратившаяся к Наполеону III как гаранту мира на континенте, могла в наивысшей степени потешить самолюбие французского императора, и его вовлечение в миротворческий процесс на Востоке ослабило бы опасную для Петербурга и Берлина франко-австрийскую солидарностях.
Вечером следующего дня северогерманский посланник сообщал в Берлин, что Горчаков поддержал идею Бисмарка[1713], однако выступил против того, чтобы это предложение грекам сделала Россия, и обращался к Бисмарку с просьбой, чтобы эту роль на себя взяла Пруссия[1714].
Уже через четыре с половиной часа северогерманский посланник в Афинах Иоганн Эмиль фон Вагнер получил телеграмму Бисмарка, в которой Берлин заявлял о своем посредничестве и предлагал Греции обратиться к Франции за помощью в урегулировании возникшего конфликта, что способствовало бы снятию международного напряжения[1715].
Бисмарк передавал через Ройса свое согласие направить в Лондон и Париж предложения по мирному урегулированию конфликта, однако в таком случае считал нецелесообразным совместное выступление Берлина и Петербурга по этому вопросу[1716]. В сложившихся обстоятельствах он полагал необходимым любым способом «исключить видимость коалиции, что могли заподозрить две западные державы»[1717].
18 декабря Вагнер телеграфировал из Афин: «Король благодарит за участие, находит идею хорошей, будет ее использовать в своей личной корреспонденции с императором французов»[1718].
Далее Бисмарк выдвинул инициативу по проведению конференции для решения турецко-греческого конфликта, что поначалу было воспринято в европейских внешнеполитических ведомствах неоднозначно[1719]. Если Александр II[1720] и Горчаков[1721] поддержали эту инициативу и соглашались на проведение конференции, то министр иностранных дел Британии Джордж Вильерс Кларендон был против, считая, что она «открыла бы весь восточный вопрос»[1722].
Официальную позицию Петербурга Горчаков передал российским представителям при дворах четырех великих держав 19 декабря[1723]. В предписании Бруннову он просил заявить о том, что, с точки зрения России, представлялось целесообразным принятие «решений, соответствующих человечности, прогрессу, цивилизации». Кроме того,
Горчаков выражал желание отговорить «Порту от опасного пути, на который она шла, и предотвратить развитие кризиса, угрожавшего всеобщему миру»[1724].
Всячески подчеркивая стремления Берлина к мирному решению вопроса[1725], Бисмарк, тем не менее, встретил эту новость из Петербурга настороженно, опасаясь далеко идущих планов России изменить существующий порядок вещей в восточном вопросе. Интересно, что в это время парижский корреспондент «Allgemeine Zeitung» сообщал в редакцию: «В министерстве иностранных дел говорят, что недопущение европейской войны зависит исключительно от России»[1726].
Вместе с тем, Бисмарку было невыгодно допустить развитие восточного кризиса до вооруженного столкновения великих держав, поскольку в таком случае было бы очень сложно убедить германское общество в необходимости для Пруссии воевать за чужие интересы на Востоке. Доминирование восточного вопроса над решением франко-германского противоречия было неприемлемо для него. «Греческий вопрос, позже информировал Бисмарк представителя северогерманской дипломатической миссии в Париже графа Эберхарда цу Зольмс-Зонненвальда[1727], был для нас важен лишь в том, какое влияние он окажет на европейские дела»[1728]. Сами по себе восточные дела стояли, как любил говорить Бисмарк, во «второй линии прусских интересов»[1729]. Бисмарку важно было сместить центр международной напряженности с юга на запад, поэтому он стремился к сохранению status quo на Востоке всеми возможными способами. В своем предписании Ройсу 26 декабря он просил обратить внимание Петербурга на то, что против изменения соотношения сил в восточном вопросе выступала, главным образом, Англия, которая «с ожесточенной решительностью стала бы противодействовать любой попытке изменить регулирующие положение дел договоры»[1730]. В угоду Петербургу он откорректировал свою позицию в отношении греков. Первоначально Бисмарк выступал против поддержки требований греков и даже их участия на конференции[1731]. Когда же он понял, что это было одним из основных условий России[1732], то отступил и дал свое согласие на приглашение греческой делегации[1733]. Возможно, вследствие такой позиции Бисмарка «Московские ведомости» написали: «Что касается Пруссии, то политическую игру ее разгадать довольно трудно; как слышно, Берлинский кабинет намерен вести дело в добром смысле»[1734]. Горчаков настаивал на поддержании Убри самых тесных связей с Берлином. «Доверие притягивает доверие. До сих пор нам не приходится раскаиваться в том, что мы обнаружили в господине Бисмарке»[1735], писал он российскому представителю в Северогерманском союзе.