Дом даром, махнул рукой старик и робко глянул на сына. А вот сетки бы надо поставить. Глядишь, сколь-нибудь рыбешки попало бы...
Вот видишь, и тебе дело нашлось! и Герман поспешил выскользнуть из дому.
Но я никогда не ставил сетей!
Но я никогда не ставил сетей!
А ежели вместе? Ты только греби, дак я спущу.
Сиди-ко спустишь! возразила Акулина. Падешь еще с лодки-то... Я буде попробую.
Нет, сетки не то! вздохнул Василий Кирикович. Неинтересно. Лучше уж с удочкой посидеть, и он внимательно посмотрел на свою ладонь. Будто хотел убедиться, что рука действительно зажила. Я, пожалуй, сейчас пройдусь по бережку, подыщу местечко, а ты, он обернулся к матери, накопай червячков.
Удочкой-то на здешнем береге мало что достанешь, сказал Савельевич. Сетками надежнее...
Достану не достану, дело не в рыбе.
Ну, ежели так, поди, поудь...
Савельевичу казалось, что дело именно в рыбе. Зачем брать ее у Маркеловых, если есть свои сети? Но он ничего не сказал; сын приехал отдыхать, так пускай делает, что хочет.
Видел ли Митрий, что Василий Кирикович спустился на берег, а Акулина с лопатой в руках отправилась на задворки, или так совпало, но он появился на пороге дома Тимошкиных в тот момент, когда Кирик одиноко сидел в переднем углу.
Молодяжки за морошкой, а нам догуливать надо! весело сказал Митрий и выложил из кармана на стол четвертинку.
Какое догуливать? Ничего неохота...
Хозяйка-то у тебя куда ушла?
Червяков копать. Василью.
Ну! А сам-то чего, не умеет?
Сам место пошел глядеть. Поудить хочет.
На нашем-то береге? Да тут отродясь никто удочкой не лавливал. Берег-то мелкой!
Говорил я... Да ежели охота, дак пускай... Тоскливо у меня, Софронович, на душе. Ой как тоскливо!
Понимаю, Савельич, понимаю! Митрий сам взял из шкапа стаканы да початый рыбник, сел. Давай-ко лучше поправим головы. Болит голова-то?
Голова даром. Душа болит... Не понимаю я его, Софронович. Вроде бы мужик, а голова с руками не в ладах. Говорит одно, а делает другое. Чего неможно сулит, а вот сетки бы дозарезу поставить надо говорит, интересу нету... А нам уж стыдно вашу-то рыбу есть!
Ну, это брось. Рыба в сетки идет хорошо, не жалко.
Дак ведь лишней-то нету! Эдакая семья... И нам бы свою варить лучше. Своя так своя... Внук и тот с нами нет-нет да поговорит, душевно так, поспрашивает чего, папиросками меня угощает. А Василий будто чужой и разговору о житье не заводит. Как жили, как жить будем, хоть бы спросил!.. Вот и дров нету на зиму...
Без дров не живали. Иванко привезет. Митрий открыл четвертинку, разлил водку.
Опять Иванко! А свой-то чего?
Не умеешь ты с ним говорить, вот что. Не хватает ума топор взять, дак ты ему сам дай топор-то. Дай и скажи: хватит, погулял, пора и честь знать!
Ой что ты, Софронович, обидится!
Пускай. А ты стребуй. Ты его выкормил, выучил, пусть и он об отце-матери позаботится...
Под окнами прошел Василий Кирикович.
Лешой понеси-то! выругался Митрий. И выпить не успели в спокое...
Савельевич отодвинул от себя стакан, нахохлился.
Принеси-ка удочки, отец! бросил Василий Кирикович с порога.
Счас! Савельевич поднялся и, придерживаясь руками за стену, побрел на сарай.
Ты, Васька, кажись, помоложе, сказал Митрий. Мог бы и сам удочки-то принести.
Ничего, ничего, я тоже шибко! Савельевич быстрее заперебирал ногами, но в дверях не рассчитал движений, споткнулся о порог и упал.
Василий Кирикович не успел сообразить, что произошло; а Митрий уже помогал старику подняться. Савельевич ушиб плечо и тихо постанывал.
Иди в избу и сиди! говорил Митрий. Принесет сам, если надо.
Савельевич запротестовал было, но Митрий провел его по горнице, усадил к столу.
Ты, Дмитрий Софронович, брось спаивать моего отца! сдерживая негодование, сказал Василий Кирикович.
Да что ты, Васенька? испугался Савельевич. Не пьяной я, нисколько не пьяной! Еще и не выпили...
Вижу. Где удочки?
Дак на сарае. В правом-то углу. Али не видел?
Ты бы, Васька, не удочки топор искал, сухо произнес Митрий. Хоть бы крыльцо наладил.
Что ты лезешь не в свое дело?! вспыхнул Василий Кирикович. Хочешь меня с отцом поссорить?
Не лезу, а стыдно глядеть, вот что!
Вошла Акулина. В руках ее была ржавая жестяная банка.
Вот, Васенька, накопала, сколь могла, и протянула банку сыну.
Он метнул на мать раздраженный взгляд.
К черту! Ничего не надо. Завтра же мы уедем отсюда. Жить здесь невозможно!
Да что ты, Васенька, бог с тобой, всполошилась Акулина. Али что неладно?
Да что ты, Васенька, бог с тобой, всполошилась Акулина. Али что неладно?
Все ладно! Василий Кирикович вышел, хлопнув дверью.
Акулина в полной растерянности смотрела то на мужа, то на Митрия.
Дак вы хоть скажите, чего тут вышло-то?
Я, Матвеевна, виноватой, признался Митрий. Сказал Ваське, чтобы он не удить сряжался, а хоть крыльцо починил.
Дак почто же ты эдакое сказал-то!.. всплеснула руками старуха. Ведь обиделся!.. Даром и крыльцо, пускай бы удил.
Лешой пособил мне прийти, покачал головой Митрий, потом вдруг взял со стола стакан с водкой, выпил одним глотком, вытер губы тыльной стороной ладони, встал. Ладно. Вы уж меня не обессудьте, дурака. Ногой больше через порог не ступлю, пока Васька здесь. Пускай ростит свое брюхо!