Герман отгонял это навязчивое воспоминание. Он знал, что поплывет с Петром и Катей в любую погоду, если даже волны станут в пять раз выше. А там будь что будет!..
Герман отгонял это навязчивое воспоминание. Он знал, что поплывет с Петром и Катей в любую погоду, если даже волны станут в пять раз выше. А там будь что будет!..
Петр появился из-за дома неожиданно. Он был один и нес в руке большую корзину.
Привет, Гера! Пошли смотреть сети.
Сети? Герман даже вздрогнул.
Заодно я и поплаваю.
Герман почувствовал, как неприятный холодок стал подбираться к самому сердцу.
Что-то настроения нет...
Ну, как хочешь. Пока!.. и Петр быстрой пружинящей походкой спортсмена зашагал к озеру.
Будто наяву в ушах Германа прозвучал Колькин голос: «Сети были спущены, а дедушко хворал...» Какое зловещее совпадение! Герману подумалось, что и Петр, ничего не подозревая, тоже, может быть, идет навстречу своей смерти.
Чего он к тебе подходил? услышал Герман за спиной голос отца.
В компанию приглашал. Сети смотреть.
Правильно сделал, что не пошел.
Почему правильно? все так же, не оборачиваясь и продолжая смотреть на Петра, спросил Герман.
Василий Кирикович опустился на одну ступеньку, сел рядом с сыном.
Потому что всегда надо сохранять свою самостоятельность...
Петр уже подходил к лодке. Герман вскочил, крикнул:
Алё!.. Погоди, и я с тобой! и побежал к озеру.
Плыли при боковом ветре. Лодка раскачивалась, волны хлюпали о крутой борт, но улыбчивое лицо Петра было, как всегда, спокойно. И Герману стало совсем нс страшно. Он с грустью подумал о том, как было бы хорошо, если б с ними в лодке сидела Катя. Что́ у нее могло случиться? Почему она не показывается вечерами на улице? Герман думал, как бы поделикатнее спросить об этом, но вопросы получались примитивные, лобовые, и он решил подождать более подходящего момента.
Петр пришвартовал лодку к колу, к которому была привязана сеть, сказал:
Через десять минут крикнешь.
Герман опять смотрел, как свободно и быстро плывет Петр, и вновь жгуче переживал свою слабость перед ним. Это было очень неприятное чувство, но как заглушить его, чем?..
«В конце концов, не всем же быть мастерами спорта! подумал он. Каждому свое». Но на душе легче не стало, наверно, потому, что сам-то он не знал, что́ у него это «свое» и есть ли оно вообще.
После плаванья Петр смотрел сети. Он предложил и Герману вынимать рыбу работать, как говорится, в две руки, но тот отказался, признавшись, что никогда не имел дела с сетями и предпочитает понаблюдать, как это делается.
Волна шла поперек сетей, и не было надобности подгребать веслами. Петр, сидя на кормовой скамеечке, перебирался руками по верхней тетиве снасти, ловко вынимал попавшую рыбу окуней и крупную плотву и бросал в корзину. По точным и быстрым движениям чувствовалось, что дело это ему привычно, да и лицо Петра было спокойно-сосредоточенно. Но все равно Германа не покидало ожидание чего-то непредвиденного, страшного. Конечно, он понимал, что волна невелика, такой волной сидящего человека из лодки не вышибет, и тем не менее было тревожно.
Теперь через сколько дней их смотреть? спросил Герман.
Завтра, не прерывая работу, отозвался Петр. Вода теплая, рыба быстро портится. А осенью можно и через день. Этим у нас дедушка заведует. Но раньше и я любил сетями ловить. Каждый раз загадывал, сколько в сетке рыбин, и не было случая, чтобы угадал. Как в спортлото! он засмеялся, оскалив зубы.
Герман окончательно успокоился, когда позади осталась последняя сеть и Петр направил лодку к домашнему берегу.
Я хотел у тебя спросить... Это правда, что Катя по ночам пасла скот?
А как же! Пасла, ответил Петр, будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся.
И ты считаешь такое нормальным?
А чего ненормального? Было время, и я пас, и Мишка пас.
Вы другое дело. Но Катя?.. Она же девчонка!
Петр расхохотался. Его смех представился Герману не только неуместным, но и оскорбительным.
Конечно, тебе смешно. Ты живешь в свое удовольствие, а каково Кольке, Люське, Кате? Как домашние рабы...
Ого!.. воскликнул Петр, меняясь в лице. Шуточка, по-моему, не очень удачная.
А я и не шучу. У ребят каникулы, а они с утра до ночи привязаны то к сенокосу, то к телятам. Неужели тебе их не жалко?
А ты поговори сам, как ты выразился, с «домашними рабами».
Я говорил.
Ну и что? Петр перестал грести и смотрел в глаза Германа.
Колька признался, что пасти скучно.
Хорошо. А что предлагаешь?
Колька признался, что пасти скучно.
Хорошо. А что предлагаешь?
Ничего. Просто надо дать им свободу. Они должны отдыхать. На то и лето.
Дать свободу... Надо же! Такие слова... Петр покрутил стриженой головой и легонечко начал грести. Скажи, тебе такая свобода дана?
Само собой.
Отлично. Ты свободен. Ты отдыхаешь. А тебе не скучно?
Герман смешался.
Я один.
Не в том дело. Тебе нечем заняться, вот и скучно. Не пойми, что я хочу тебя уколоть. Просто пытаюсь объяснить. С другой стороны, нет такого занятия, которое было бы сплошным удовольствием. Даже веселиться долго и то скучно! Дай Кольке и Люське, как ты выразился, «свободу», они с тоски заревут, сами на пожни или к телятам прибегут.