– Закрой окна! Дождь!
– Отец, ты сам можешь закрыть их!
Я еще раз оглядываю комнату, в которой нахожусь, и убеждаюсь, что теперь все в порядке. Дождь выбивает дробь на оконных рамах.
– Питер, это ты открыл окна. Ты, черт возьми, и закрывай!
Невольно улыбаясь строптивости отца, я неторопливо спускаюсь по лестнице к его комнате.
– И года не прошло,- язвит он, когда я вхожу.
Старик нарочито громко кашляет и чихает, пока я бегаю от окна к окну. – И разведи огонь, – распоряжается он. – Холодно.
Я бросаю в камин несколько поленьев, заимствую немного сена у отца, чтобы лучше разгоралось. Скоро здесь станет нестерпимо жарко. Но отцу это не помешает. К старости он стал чувствителен к холоду и полюбил тепло. Я зажигаю спичку, смотрю, как занимается сено, как распускается цветок пламени, как его язычки начинают лизать поленья.
– Почему ты раньше не рассказывал мне о наших женщинах, об их запахе? – спрашиваю я.
Он вздыхает и ворочается на своей лежанке:
– Зачем было вселять в тебя надежду на то, чего могло и не произойти? Зачем искать то, чего, возможно, и не существует?
– Но ведь ты всегда обещал мне, что однажды я найду подругу…
– Я всегда надеялся на это, – снова вздыхает он. – Нас ведь так мало!
Я сижу рядом с ним на сене, слежу за огнем, слушаю, как трещат поленья.
– Как же я найду ее, отец? Ее запах принес вчера ночью юго-восточный ветер. Сегодня ветер с севера. Она может быть где угодно!
Отец с трудом делает глубокий вдох, кашляет, садится рядом со мной и кладет свою лапу мне на плечо.
– Скорее в его, она где-то на Карибском побережье. Ветер снова переменится, и если она свободна, то запах приведет тебя к ней…
– Если она свободна? – я впиваюсь в старика глазами. Мне и в голову не пришло, что на нее могут претендовать и другие.
– То мы – чуть ли не последние из нашей породы, то как будто нас – сотни…
– Питер, – говорит он, качая головой, – я не знаю, сколько нас осталось – трое или три тысячи.
Сомневаюсь, что она не свободна. Но хочу, чтобы ты знал: это не исключено. Так что в следующий раз, когда почувствуешь в воздухе ее запах, ты должен немедленно отправиться к ней.
– И оставить тебя одного?
Отец вздыхает:
– Я прожил долгую жизнь. Ты это знаешь. Твоя мать была моей третьей женой. До тебя у меня было шестеро сыновей и три дочери – все они теперь мертвы. Скоро придет и мой час.
– Тем более мне следует остаться с тобой.
– Это мне следует поторопиться,- отец с трудом встает на ноги, ковыляет через всю комнату и ложится у камина. – Старые кости любят тепло. Я устал, Питер. Время мне давно уже не союзник. Если бы не было тебя, я бы умер, когда умерла твоя мать. Но я заставил свои легкие дышать, а сердце биться, чтобы ты не остался один. Теперь, когда я убедился, что есть
и другие, такие, как мы, можно уйти.
– Нет! – в голос кричу я.
Он устало кивает, не обращая внимания на мой порыв.
– Наши женщины становятся взрослыми лет в восемнадцать. После этого, до первой близости с мужчиной, у них устанавливается цикл – четыре месяца. Во все циклы, кроме первого, течка у них продолжается три недели. Если она молодая, а я думаю, что это именно так, то запах, который ты почувствовал, – результат ее первой овуляции, а она
обычно длится всего лишь несколько дней. Сомневаюсь, что какая-нибудь мужская особь успеет найти ее за такое короткое время.
– Почему ты так уверен, что она на Карибском побережье?
Отец кашляет и продолжает, глядя на огонь:
– Когда семья де ла Сангре обосновалась в Новом Свете, мы не были единственными Людьми Крови, которые прибыли сюда. Пьер Санг, Джек Блад и Гюнтер Блед тоже пересекли Атлантику. Санг по селился на Гаити, Блад – на Ямайке, а Блед – в Кюрасао. Но наши корабли шесть месяцев плыли бок о бок. Мы вместе нападали на встречные суда, захватывали пленников и трофеи.