На мое и всеобщее счастье скоро выяснилось, что жизни бабушки ничего не угрожает, и я вновь стал ощущать себя достойным сыном своих родителей, пока не подслушал, что у бабушки после случившегося могут быть проблемы с памятью. Пока вопрос стоял: «жизнь или смерть», свет, разумеется, побеждал, и я не думал о деньгах, если не считать ту первую молнию сомнений. Но теперь дьявол занялся мною всерьез.
Я живо представил себе, как здоровая и невредимая бабушка возвращается домой. Все счастливы. Но она помнит обо всем, кроме своего долга. Воспаленное воображение нарисовало мне именно такую картину частичной потери памяти.
«Лучше бы она про что-нибудь другое забыла, например про тройки в четверти или про разбитую вазу, но ведь не вспомнит именно про деньги, уж я-то чувствую», пару дней я провел, подробно изучая амнезию по имевшейся в доме медицинской литературе. Полученные знания меня не порадовали. Настроение ухудшилось до предела.
«Лучше бы она про что-нибудь другое забыла, например про тройки в четверти или про разбитую вазу, но ведь не вспомнит именно про деньги, уж я-то чувствую», пару дней я провел, подробно изучая амнезию по имевшейся в доме медицинской литературе. Полученные знания меня не порадовали. Настроение ухудшилось до предела.
Ждать исхода не представлялось возможным, и я напросился на визит в больницу. Разумеется, признаваться в посещавших меня страхах в планах не было, но как-то прояснить ситуацию с бабушкиной памятью хотелось.
По дороге я провел разведку.
Папа, а что, бабушка может про меня совсем забыть? голосом, полным трагического сочувствия, поинтересовался я у отца-врача.
А что ты натворил? отреагировал отец, знавший, с кем имеет дело, и ни капли не поверивший в мою сентиментальность.
Я ничего, просто так спросил. Изобразить научный интерес, очевидно, не удалось.
Ты не волнуйся. Я, если что, про тебя напомню. После этой фразы я замолчал до самой палаты.
Ну вот зачем вы ребенка в больницу притащили? Бабушка была достаточно бодра.
Сам вызвался, сказал папа.
Спасибо, Сашуль, мне очень приятно. Как дела?
А вот мне не было очень приятно. Вновь я испытывал стыд и самобичевание.
«Спроси, спроси ее про дни перед больницей», шептал в ухо внутренний демон, державший в руках коньки, на которые я собирал деньги.
Хорошо, выдавил я.
Очень твоей памятью интересовался, огрел дубиной и меня и демона смеющийся отец. Я мгновенно вспыхнул.
Моей памятью? удивилась бабушка.
Я ненавидел себя, весь мир, деньги, коньки, копилки и особенно папу.
Ага, вероятно, рассчитывает, что ты о чем-нибудь забудешь. Уж слишком тревожный голос у него был, когда спрашивал. Отец упивался моментом, не подозревая, насколько далек был от истины.
Слушай, а может, у меня и правда с памятью проблемы? Саня, напомни, что я должна забыть? Я не буду ругать, просто я грехов за тобой не помню последнее время.
Если бы я тогда знал, что такое сюрреализм, то точно бы охарактеризовал ситуацию этим словом. Я уже почти рыдал:
Ты ничего не должна забыть! Я просто так спросил, когда услышал про болезнь! Я же все изучаю! Это была правда. Я практически жил внутри Большой советской энциклопедии, если вдруг узнавал о чем-то новом.
Да ладно, успокойся ты, ну забыла, значит забыла. Считай, что тебе повезло, с улыбкой на лице «успокоила» меня бабушка. При этой фразе демон внутри меня начал смеяться. Я же был готов взорваться: «Повезло?!»
Я пошел в туалет, объяснил я свой уход голосом, дрожащим от обиды и разочарования.
«Деньги зло. Я тону во вранье. Я больше никогда, никогда» вот такие мысли крутились в моей голове все дорогу из больницы домой. Я поклялся не давать в долг больше, чем готов потерять.
Вечером папа сдал мне мелочь, как это периодически происходило последний месяц, и спросил:
Когда копилку-то разбиваешь?
Мне стало совсем нехорошо. В списке моих «никогда более» ложь находилась на первом месте, но рассказать отцу о судьбе накоплений в нынешних обстоятельствах означало бы катастрофу. Положение было полностью безысходным. Похолодевшими губами я пролепетал:
Я ее уже разбил, так что мелочь больше не нужна. Спасибо.
И сколько насобирал? не отвлекаясь от книжки, поинтересовался отец.
Его равнодушие так диссонировало с бурей внутри меня, что мне казалось этот контраст осязаем и виден невооруженным взглядом, как парашют Штирлица в известном анекдоте.
Двенадцать рублей, обреченность чувствовалась в каждом слове.
Куда дел?
Я как раз в тот момент читал «Колодец и Маятник» Эдгара По. В рассказе инквизиция создала комнату, в которой стены сжимаются и загоняют жертву в бездонный колодец.
В долг дал, выполз ответ.
«Господи, если он не спросит кому, я обещаю тебе Ну в общем, все обещаю, что хочешь!!!» пронеслось у меня в голове.
Кому? Папа отвлекся от книги и посмотрел на меня с неподдельным любопытством.
Бога нет. Окей. Я опустил глаза, обмяк, усох и начал сознаваться:
Баб
Вдруг зазвонил телефон. Я рванул к нему:
Але!
Саня, это бабушка. Папа дома? И, кстати, не забудь у меня свои двенадцать рублей забрать, когда в следующий раз придешь.